Дни на асьенде протекали довольно однообразно, пока в первых числах июня 1664 года здесь не произошли события, имевшие для ее обитателей роковые последствия. В одну из пятниц (а может, это был вторник), когда полуденная жара сделалась совершенно нестерпимой, на востоке вдруг появилась огромная гряда кучевых облаков. Горизонт начал быстро чернеть, густой мрак пауком пополз вверх и вскоре заслонил собой солнце. Тени расплылись, над лесом и саванной пронеслись сильные порывы холодного ветра, затем с наветренной стороны послышался страшный рев, вспыхнула ослепительно-яркая молния, и, сопровождаемые раскатами грома, на землю хлынули потоки дождя. В то время как слуги, подгоняемые криками и хлыстом управляющего асьендой Хуана Карраско, бросились закрывать ставни окон и двери, обитатели особняка собрались в большом зале. Кто-то из домашних рабов принес свечи, и их мерцающий свет выхватил из темноты напряженные, взволнованные лица господ — дона Антонио, его жены, дочери и гостившего в имении соседа Бенавидесов дона Энрике де Беррео.
Дон Энрике был молодым человеком девятнадцати лет от роду. Асьенда его отца, дона Хуана де Беррео, находилась в десяти лигах к северо-западу от «Райского яблока», что само по себе способствовало установлению не только соседских, но и дружеских отношений между двумя семействами. У дона Энрике было бледное худощавое лицо с высоким лбом, обрамленным черными кудрями, и добрыми карими глазами. Получив хорошее домашнее воспитание и образование (учителей к нему выписывали из Санто-Доминго и даже из Мехико), молодой идальго обожал изысканные платья и блюда, длинные витиеватые речи, красиво иллюстрированные книги и долгие прогулки на лоне природы. Во время одной из таких прогулок он и познакомился с Глорией Бенавидес. Когда взгляды их встретились, молодые люди почувствовали, что больше не смогут жить друг без друга. Они были счастливы и не стали скрывать своих чувств от родителей, а те, в свою очередь, не стали скрывать, что рады за них и готовы благословить их союз. С тех пор дон Энрике стал частым гостем в доме Бенавидесов; он подружился с доном Мигелем и даже несколько раз предпринимал вместе с ним опасные плавания в Мексиканский залив, заходя по торговым делам в Кампече и Веракрус. Правда, предпринимательская деятельность, которой с таким самозабвением отдавали все свое время его родной отец, а также отец и старший брат его невесты, представлялась ему занятием не слишком интересным. Он, скорее, предпочел бы стать странствующим рыцарем или нищенствующим монахом, но не купцом. И в этом не было ничего странного. Дед дона Энрике, прославленный рыцарь Мальтийского ордена дон Франсиско де Беррео, всю жизнь провел в дальних военных походах. Рассказы о его подвигах в Северной Африке и на просторах Средиземного моря с детских лет пленяли воображение юного Беррео, который чрезвычайно гордился своим героическим дедом и в тайне мечтал пойти по его стопам. Но шли годы, он повзрослел и возмужал, а его романтические мечты так и остались мечтами. Поэтому молодой, полный сил и смутных замыслов дон Энрике вынужден был прозябать вдали от очагов цивилизаций, в тихом захолустном имении, находя отраду лишь в чтении, прогулках и частых визитах к Бенавидесам.
— Боже, какая ужасная гроза, — едва шевеля побелевшими губами, прошептала донья Исабель.
Чтобы унять неприятную дрожь в теле, она крепко сцепила тонкие пальцы рук и прижала их к груди.
— Ничего страшного, мама, — попыталась успокоить ее Глория. — Мало ли бурь пронеслось над нашим домом? Просто начался сезон дождей… Правда, папа, эта буря вовсе не опасна?
— Правда, — коротко ответил дон Антонио, задумчиво барабаня пальцами по столу.
— Я опасаюсь не за нас, дочка, — тяжело переведя дыхание, пояснила донья Исабель. — Вспомни о том, кого нет сейчас рядом с нами, — о твоем брате.
— Мигель — опытный моряк, — промолвил дон Антонио.
По тону его голоса — резкому и достаточно твердому — можно было понять, что он не сомневался в способности сына выйти целым и невредимым из любой передряги.
— Да и пилот у него — выдающийся мореход, — добавил дон Энрике. — Вместе они наверняка найдут способ уберечь себя и судно от неистовства шторма. К тому же, наш господь Иисус Христос и пресвятая дева Мария, его родительница, не оставят достойного дона Мигеля и всех прочих честных испанцев, пустившихся с ним в плавание, без своего высочайшего покровительства и своей защиты.
— О, я верю, что так оно и будет! — воскликнула Глория.
— А я буду молиться за то, чтобы так оно и было, — сказала донья Исабель.
Вызвав черную служанку, она попросила ее взять свечу и вскоре покинула зал, поднявшись к себе наверх, в опочивальню. Те, кто остался в зале, продолжали обмениваться короткими, ничего не значащими фразами, прислушиваясь к шуму дождя, раскатам грома и завываниям ветра, доносившимся из-за плотно закрытых ставней.
— Надеюсь, буря скоро уляжется, — заметил дон Энрике, не сводя пристальных карих глаз с Глории.
— Да, — рассеянно отозвалась девушка.
— Если она утихнет до четырех часов, — продолжал молодой Беррео, — я, пожалуй, велю оседать своего гнедого. К восьми вернусь домой.
— Куда вы спешите, Энрике? — удивился дон Антонио. — Переночуете у нас, а утром, позавтракав, вернетесь к родному очагу.
— Конечно, Энрике, — кивнула Глория. — Что за спешка?
Молодой человек пожал плечами.
— Что ж, если мое присутствие вас не стесняет, я с удовольствием останусь в вашем доме до завтра.
Неожиданно в дверь громко постучали.
— Кто там? — отрывисто спросил дон Антонио.
Дверь со скрипом приоткрылась, и в образовавшемся проеме появилось широкое, с мясистым носом, лицо управляющего асьендой.
— Это я, сеньор, — пробормотал Хуан Карраско. — Извините, что побеспокоил. Но тут такое дело…
— Короче, Хуан! — Во всей фигуре хозяина «Райского яблока» чувствовалось нетерпение.
Управляющий отер рукавом обе щеки, на которых поблескивали капли дождя, и угрюмо закончил:
— Только что вернулся Себастьян.
Выпуклый лоб дона Антонио покрылся густой сетью морщин.
— Мулат?
— Да, сеньор.
— Один?
Карраско утвердительно кивнул.
— Привести его сюда или…
— Нет, отведи его в мой кабинет, — нахмурился дон Антонио. — Я буду там.
Спустя несколько минут мулат предстал перед хозяином. Его мокрая потрепанная одежда была вся в грязи, руки и осунувшееся лицо исцарапаны до крови, а в спутавшихся волосах застряли полусгнившие листья и прочий лесной мусор. Переминаясь с ноги на ногу, он тупо смотрел куда-то в пол, не имея духа поднять глаза и встретиться взглядом с Бенавидесом-старшим.
— Ну? — Дон Антонио пристально смотрел на мулата.
— Плохие новости, сеньор, — выдохнул Себастьян.
— Я это понял по твоему похоронному виду. Выкладывай, что произошло.
