— Поверьте, милая, моему большому опыту… Помню, раз в Мурманске, в шестьдесят четвёртом году, на гастролях… И тогда Гмыря сказал мне: «А вы правы, юноша!»…
Пёстрой тенью мелькнул в аванзале Смирнов. Он вбежал в Мраморную гостиную и энергично захлопнул дверь.
Через минуту та же дверь тихо приоткрылась и выпустила Альберта Михайловича, более румяного, чем обычно, и со смущённой улыбкой на лице.
Эту улыбку он поспешил объяснить Самоварову:
— Ну вот, сам Смирнов явился… Не очень ловко получилось: я пытался дать несколько советов концертмейстеру (вполне тактично, поверьте!), а это оказалась его жена. Обиделась. Пришлось извиняться, хотя… хотя аккомпаниатор она из рук вон плохой! Даже жене Цезаря не позволено играть до такой степени скверно!
— Уж будто бы Смирнов — Цезарь, — усмехнулся Самоваров.
— А что вы думаете? Цезарь в своём роде. Он хороший хоровой дирижёр и композитор необыкновенно талантливый и оригинальный. Его «Листки из тетради» и «Простые песни» весьма известны, особенно за рубежом. Неужели вы никогда не слышали вот это: ла-ла-ла ла-ла? Ла-ла-ла…
Альберт Михайлович ещё немного попел своим немощным тенорком и добавил со вздохом:
— Правда, последние годы Смирнов не пишет ничего. Забегался, я думаю — гастроли, успех. По себе знаю, как это кружит голову…
«Простые песни», значит? — подумал Самоваров, когда Альберт Михайлович ушёл в гардероб. — Никогда не слышал такого названия. Стыдно, должно быть, не знать композитора Смирнова. И ещё этого — как его? — который вальс вчерашний сочинил. Обоих я не знаю. Зато знаю, что бегает Смирнов, как серна. Судя по походке, не вернёт он мне даже чайник… Господи, до чего же горластые эти детки! Недаром их так разнесло вширь от классического репертуара!»
Питомцы Смирнова с его появлением запели ещё ладнее и звонче. Голоса их стройно вознеслись в сияющую голубизну самых высоких нот. Даже у Самоварова, занятого своими мыслями, спина похолодела, и он физически ощутил запредельный полёта звука. Даже расхотелось думать о плохом. В конце концов, есть ещё и небеса!
Музыку сфер в исполнении «Чистых ключей» нарушили чьи-то частые, сбивчивые шаги. Они послышались за спиной Самоварова. Даже не оборачиваясь, он легко определил: через аванзал к Мраморной гостиной топала женщина на очень высоких каблуках. Шаги чужие, громкие, не музейные. Но мало ли кто тут сейчас ходит, играет, дирижирует!
Не переставая размешивать клей, Самоваров поднял глаза к зеркалу, которое висело рядом с ним, в простенке между окон. Он увидел, что аванзал пересекла неизвестная в дымчато-серой песцовой шубке. Она потопталась у двери Мраморной гостиной, тихонько постучала и через минуту уже обнимала белоснежный свитер Смирнова изящными руками в чёрных перчатках.
Затем незнакомка потащила дирижёра в тень бронзовой Венеры Каллипиги. Всё это она проделала уверенно, несмотря на то, что супруга Смирнова, аккомпаниаторша с чёрствым лицом, буквально в нескольких шагах отсюда била по клавишам и своим скрипучим голосом делала замечания хористам. Смирнов заметил спину Самоварова, который трудолюбиво сгорбился над резным экраном. Но, видимо, Смирнов решил, что у батареи присел водопроводчик, не имеющий никаких причин интересоваться его личной жизнью. Не снимая со своего свитера женских рук, он спросил:
— Ну, что такое, Ира? Ведь я репетирую!
Неизвестная Ира ещё крепче сжала пальцами пушистых оленей на груди музыканта и заговорила быстро и взволнованно:
— Это важно, Андрей! Я сама ничего не могу сделать, нужен твой совет. Я узнала невероятную вещь! Ты знаешь, она на всё способна!
— Она? — шёпотом переспросил Смирнов. — Ну, тогда, уверяю тебя, всё в порядке. Она просто играет на твоих нервах. Ни на что серьёзное она не пойдёт.
— Анна! — вдруг громко крикнул он в сторону Мраморной гостиной и своего хора. — Ты что, заснула? Не слышишь, как они дерут? И запоздали! Я тут рядом, так что не халтурить!
— Видишь, я работаю, — уже тихим, комнатным голосом снова обратился Смирнов к незнакомке в песцах. — Успокойся, девочка, скоро всё кончится. Подожди.
— Но ты даже не дослушал! Ждать ничего нельзя! Я узнала, что она играет в кабаке!
— В каком? — спокойно поинтересовался Смирнов.
— В «Багатели». Её там видели Верхоробины.
— Может, обознались?
— Если бы! — всхлипнула Ира. — Она с ними поздоровалась и даже нисколько не смутилась. Бровью не повела!
— Ничего катастрофического, если разобраться, не произошло. «Багатель» не кабак, а вполне пристойное кафе для продвинутых посетителей. Там барды выступают, джазмены. Почему бы и Дарье тоже не показаться? Многие впоследствии известные музыканты начинали с этого.
— С чего? С кабаков? С теперешних российских кабаков, где сидят жирные похотливые мужики с Фокинского рынка и снимают девочек?
— В «Багатели» вполне прилично.
— Но эти жирные мужики и там сидят! — негодующе прошипела Ира. — Там на сцену, кроме джазменов, выползают дрянные певички. Какой-то негодяй с корявым лицом сипит там блатные песенки!
— Надеюсь, у Дарьи не блатной репертуар?
— Слава Богу, нет. Романтические импровизации.
— Ну, вот видишь!
— Что видишь? — застонала Ира. — А жирные мужики? Я уверена, втравил её в эту пакость Вагнер. Он давно где-то подрабатывает.
— Ничего нет странного в том, что девочке тоже захотелось подработать.
— У неё всё есть. Зачем ей именно кабак? Ты так спокоен, потому что ты не мать!
Смирнов усмехнулся:
— Согласен, не мать. И вряд ли смогу стать ею в ближайшее время. Дурочка моя! Не плачь!
Он прижал незнакомку к своей белоснежной груди и поцеловал одну из чёрных перчаток. В зеркале мелькнули песцы, затем нежная пара совершенно сместилась за Венеру и исчезла из поля зрения Самоварова.
— Она меня измучила, — шептал из-за Венеры голос невидимой Иры. — Она меня не слушается, в грош не ставит! Я подозреваю, у неё интимная близость с Вагнером. Мне назло! Она меня ненавидит, а я… я её боюсь.
— Чего ты боишься? Не происходит ничего страшного, — сказал Смирнов.
— Ничего страшного? — снова застонала неизвестная в мехах.
— Конечно! Девочка ищет себя. Девочка хочет самостоятельности, хочет заработать. Девочка начинает сексуальную жизнь. Всё это рано или поздно случается со всеми.
— Рано или поздно? Но ей всего тринадцать лет!
Песцы отпрянули из-за бронзового бедра Венеры и снова возникли на зеркальной глади. Самоваров смущённо подул на свежеприклеенную планочку решётки.
— Ирина, посмотри правде в глаза, — весомо прошептал Смирнов, тоже показываясь Самоварову из-за статуи. — Современные дети взрослеют рано. И умнеют тоже быстро. Даша во многих отношениях давно уже разумная женщина.
