Книга Сыграй мне смерть по нотам..., страница 56. Автор книги Светлана Гончаренко

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Сыграй мне смерть по нотам...»

Cтраница 56

— Служил Валька Чухарев в уголовном розыске, семью завёл, — начал свой сказ Самоваров. — Однажды с ним случилась беда: он ехал на велосипеде по шоссе, и его сбил грузовик. Вальке повредило позвоночник, проломило черепную коробку, да ещё полежать на солнцепёке с полчаса пришлось, пока «скорая» приехала. Так он стал инвалидом.

Алла Леонидовна печально кивнула.

— Он не просто стал инвалидом, — уточнил Самоваров. — Представьте: не говорит, не ходит, практически никого не узнаёт. Мы своих в беде не бросаем, помогаем, как можем. Но Чухарев уже шестой год находится в стабильно тяжёлом состоянии. Ни туда, ни сюда! Пока родители Валькины были живы, ходили за ним, а теперь ситуация просто невыносимая. Жена измаялась. В домах инвалидов мест никогда нет. Положение хуже некуда. Смотреть на Вальку больно! Да и не Валька это теперь, а кто-то совсем непонятный. Человек не живёт, а мучается. Мычит так жалобно… Собаку бы давно уже пристрелили! Или укол бы поставили. Чем человек хуже?

Алла Леонидовна слушала Самоварова внимательно, перекатывала золочёный карандаш в сухих тонких пальцах.

— Вы коснулись больной темы, — сказала она наконец, опустив мохнатые ресницы. — Несовершенство нашего законодательства… Вы абсолютно правы: зачем обрекать человека и его близких на долгие страдания, если есть такой гуманный выход, как эвтаназия. Но общество пока не готово…

— Ну да! Приплетают к делу и клятву Гиппократа, и всякие религиозные дела, и Заповеди Моисея, — напомнил Самоваров.

— Гиппократ? «Не навреди»? Эвтаназия не вред, а облегчение, избавление. Что до религиозных норм, то кто их сейчас соблюдает? Где нерушимый церковный брак? Где почитание старших? Одна демагогия. Вот в Голландии…

— В Голландии хорошо! А у нас как быть? Как жить с обречённым и страдающим? Вот в чём моя проблема, — сказал тихо Самоваров. — Посоветуйте, как психолог, что говорить этой семье в утешение, если о будущем и заикаться неудобно?

Алла Леонидовна склонила голову, запустила в пышную полуседину и пальцы, и карандаш. Её лицо стало строгим.

— Было бы желательно, чтоб жена вашего друга обратилась к специалисту, — посоветовала она.

— Ни за что не хочет! — махнул рукой Самоваров. — Представьте, умная женщина, преподаватель химии, а не хочет. Горе, любовь, долг, пределы терпения — это, говорит, забота самого человека. Она вот сказала недавно: «Если ещё и за э т и м к врачу бежать, то что с а м о й делать остаётся? Где моя собственная воля и моя собственная жизнь? Еда, самочувствие, ухо, горло, нос, секс, интеллект, ребёнок — всюду, всюду врачи! Всюду специалисты! Неужели я даже со своей бедой мучиться не могу без врачей? Где моя личная жизнь? Я не больная, просто у меня такая судьба».

— Странная женщина! — удивилась Алла Леонидовна. — Незаурядная, должно быть, но крайне странная. Все обычно стремятся свои беды на другого переложить. На врача всего удобнее! А эта хочет сама всё делать? Если уж о религии вы упомянули, то гордыня — смертный грех. Большинством руководить надо — с любовью, осторожно, но руководить! Что может сам человек? Да только то, что все другие делают в подобных случаях. Какое может быть личное творчество? Его не бывает!

Самоваров понизил голос:

— Она — жена Вальки — действительно незаурядная женщина. Очень решительная. Но она уже на пределе. Мы боимся и за неё, и за Вальку. Если что-то случится — нервы у неё, скажем, не выдержат — то при несовершенстве нашего законодательства… Мы можем как-то ей помочь? Психологически или…

— Вам очень дорога эта женщина?

— Да! То есть не мне. Есть один старый друг, довольно крупный милицейский чин — вот ему она действительно дорога… Сам он к вам, прийти не может: в области видная персона, да и женат. Потому меня попросил. Я давно ушёл из угрозыска, лицо частное и абсолютно незаинтересованное. Он мой старый друг, вы понимаете? Помочь надо — психологически. Или вообще решить проблему… окончательно решить…

Пока они говорили, смерклось. Ночь постепенно вползала в Нетск. Цвет стен кабинета стал невнятным, Фрейд на портрете обезличился и походил на серый гриб-валуй. Алла Леонидовна лампы не зажгла, хотя из приёмной, где за компьютером сидела то ли медсестра, то ли секретарша, лез сквозь дверную щель весёлый розовый свет.

— Я поняла, эту женщину надо успокоить, вернуть ей душевное равновесие? — спросила Алла Леонидовна. — И было бы лучше, чтоб это сделала не я, доктор по обывательским понятиям, а некто далёкий от медицины? Вы, например?

— Примерно так, — вздохнул Самоваров.

«Настя, Настя! Вот и я сегодня непонятно зачем заврался, — вздохнул он ещё раз, про себя. — Куда теперь деваться?»

— Больной достаточно спокойный? — спросила вдруг Кихтянина.

Самоваров встрепенулся:

— Нет, я бы не сказал. Не очень… Ночью плохо спит, днём бормочет что-то несуразное. Врачи говорят, что в его организме всё в относительном порядке, но он всё бормочет, бормочет… Нет, он, Валька, скорее беспокойный.

— Трудно, — сделала вывод Алла Леонидовна. — Нужна работа со всеми членами семьи, включая, разумеется, самого больного. А это недешёвое удовольствие.

— Мой старший товарищ, про которого я говорил… Он готов на любые расходы, — пообещал Самоваров, слегка краснея в сумерках.

— Тогда я завтра вам перезвоню. Одному вам с такой задачей не справиться. Я подготовлю ассистентов — один начнёт работать с женщиной, другой с больным. Главное — сам больной. Вот ему-то, кроме лёгких общеукрепляющих фиточаёв — это травки, травки, не бойтесь! — могут понадобиться успокоительные инъекции.

Самоваров насторожился. Он-то хотел расспросить Кихтянину про инъекции бодрящие!

Самоваров открыл рот, чтобы завести разговор о влиянии укольчиков на престарелые организмы. Однако Алла Леонидовна его опередила: нажала на клавишу настольной лампы. В расплывчатых сумерках возник яркий, надёжный круг электрического света. Озарённая им, Алла Леонидовна сразу утратила обманчивую моложавость. Обнаружились не только все выразительные морщинки, но и извилистая волевая линия её рта, которая маскировалась нежно-розовой губной помадой. Самоваров от яркого света зажмурился. Ему расхотелось довирать про Вальку. Он знал, что в их с Аллой Леонидовной беседе мелькнули какие-то многообещающие рожки, за которые поаккуратнее ухватиться — и выйдет, возможно, толк.

Алла Леонидовна уже делала заметки для ассистентов, которые будут внедряться в несчастное семейство Чухаревых. Самоваров кротко продиктовал все сведения о себе. В случае чего, можно будет сказать, что про Валькины беды он нафантазировал, будучи вне себя от депрессии.

Он воспрял духом и бодрее покосился на порхающий в бумагах золотой карандаш.

Ещё что-то золотое блеснуло на столе Кихтяниной и показалось очень знакомым. Так и есть! Из-за какой-то брошюрки выглядывал лоснистый уголок плотного картона, усеянный золотыми тиснёными снежинками. Приглашение на Рождественский концерт! Лишь сегодня утром эти приглашения принесли из типографии. Значит, Кихтянина входит в избранный круг губернских меломанов?

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация