9
Ранним утром в Биаррице, когда все обитатели их роскошной гостиницы еще спали, Элен выходила побегать по пустынному пляжу. Длинные безлюдные коридоры гостиницы пахли застоявшимся дымом сигар; через распахнутую веранду с чистым звонким свистом врывался морской соленый ветер с пенными брызгами. В лифте еще можно было встретить последние компании пошатывающихся от усталости женщин с расплывшимися оранжево-красными румянами на щеках и мужчин во фраках с зелеными в утреннем свете лицами.
Стояла осень; пляж опустел; волны прилива вздымались так высоко, что воздух сквозь них казался мокрым, радужным, сверкающим тысячей огоньков.
Элен входила в море; соленая вода, струясь по ее телу, словно смывала с него накопившуюся усталость и грязь этой жизни. Она ложилась на воду, улыбаясь, смотрела на небо и с благодарностью думала: «Разве можно быть несчастным, когда вдыхаешь запах моря, чувствуешь песок на руках... воздух, ветер?»
Она возвращалась поздно, радуясь ощущению свежести во всем теле, наспех скручивала мокрые волосы; ей было немного стыдно перед самой собой: надо быть совсем простушкой, чтобы получать такое совершенное наслаждение от столь невинных вещей.
Однако безумная жизнь продолжала свою бесконечную, бессмысленную гонку к невидимой цели.
В то время в Биаррице открылся новый русский ночной клуб; это был небольшой дом, со стенами, обтянутыми алым шелком, на котором золотом были вышиты имперские орлы. Каролю принадлежали акции этого заведения: желание выпить еще вознаграждалось десятипроцентной скидкой на каждую бутылку.
В ту ночь семейство Кароль устраивало прием; гости объедались, пили, любили за счет дорогого Бориса Карловича, в то время как его одолевали приступы резкого, глухого кашля, сотрясавшего измученное тело, которое жаждало сна и покоя.
Напротив Элен, любезничая со своей свитой, сидел великий князь, на которого, как мухи на мед, слетались американцы. Его окружали друзья, знакомые, опереточные и настоящие князья с пустыми карманами и загребущими руками, а еще торговцы нефтью, международные финансисты, производители оружия, профессиональные танцоры, в прошлом студенты Пажеского его императорского величества корпуса, дорогие и уцененные женщины, торговцы опиумом и девицами... Здесь не было ни одного человека, с которого Элен не могла бы мысленно снять маску беззаботности и разврата, чтобы обнажить перекошенные нервозные черты. Струился слабый свет; через распахнутую веранду в помещение текла прекрасная тихая ночь.
Люди танцевали везде, даже на улице. Женщины скользили в медленном танце, словно рыбы по дну аквариума, а их платья и сверкающие украшения на груди поблескивали в ночи, как чешуя.
Его сиятельство поднялся; пьяные чернокожие джазовые музыканты растрогались и заиграли на саксофонах и тарелках «Боже, царя храни!». Почтенный гость прошел мимо вытянувшихся по стойке «смирно» служителей; за ним следовали закутанные в горностаевые накидки женщины, спотыкаясь на высоких острых каблуках от недосыпа, усталости и вина; пьяные американки встали и, выстроившись цепочкой по краям процессии, присели в реверансе, в то время как за напудренным лакеем, который нес зажженный серебряный канделябр, медленно вышагивал сам наследник дома Романовых. Он остановился перед столом Каролей, поцеловал Белле ручку, дружески помахал рукой Борису и пошел дальше.
— Когда ты успел познакомиться с ним?
— Когда одолжил ему две тысячи франков, — засмеялся Кароль. У него сохранился детский смех, от которого его сухое худое лицо расплывалось в улыбке, только теперь он всякий раз заканчивался страдальческим стоном; Кароль снова закашлялся, не так мучительно, как обычно, но вдруг в его глазах мелькнула тревога. Он достал носовой платок, дрожащей рукой вытер губы — на нем осталась кровавая пена. Кароль с ужасом взглянул на Элен.
— Что это?.. Я... Верно, лопнул какой-нибудь сосудик?.. Какой-нибудь крохотный сосудик, — пробормотал он.
Он тяжело откинулся на стуле, огляделся, будто чувствуя, что более не увидит этих огней, этих женщин, эту сине-серебристую ночь, но, сделав усилие, расплатился и улыбнулся, шепча гостям:
— Это пустяки... Обычное недомогание... Верно, сосуд, лопнул какой-нибудь крохотный сосудик... Вот видите, уже все прошло... До завтра.
10
Борис Кароль еще какое-то время ездил в водолечебницы, потом в Швейцарию и вернулся в Париж уже смертельно больной. До последней минуты он старался не показывать виду, не мог смириться с концом. Лишь раз, на водах в Оверни, когда шел проливной дождь и сквозь мокрые листья деревьев сочился тоскливый зеленоватый свет, он сказал Элен:
— Теперь все кончено...
Он стоял перед зеркальным шкафом, держа в руках две эбеновые щетки и медленно приглаживая ими тонкие седые волосы. Вдруг он остановился, подошел ближе к зеркалу, в котором отражался зеленый свет парка, придающий его бледно-желтому старому лицу еще более болезненный вид. Элен сидела рядом и с грустью слушала шум дождя; отец поднял вверх длинный палец и с меланхоличной улыбкой принялся насвистывать мелодию из «Травиаты» и тихонько напевать:
— Addio, bella Traviata...
[22]
Повернувшись к Элен, он одарил ее пристальным серьезным взглядом и, покачав головой, сказал:
— Вот так-то, дочь моя, и ни ты, ни я не в силах что-либо изменить... — и вышел из комнаты.
Деньги его утекали так же быстро и незаметно, как до этого появлялись... Кароль продолжал играть. Плюясь кровью, убегая от Элен и врачей, он прятался в убогих казино курортных городишек; играл и всякий раз проигрывал. Он чувствовал, что это черная полоса в жизни, но упрямился. Дела шли плохо и на бирже; у него были акции во всех обанкротившихся компаниях.
«К счастью, я перевел все деньги на имя Беллы, — успокаивал он себя. — Даже если я все потеряю, останутся еще несколько миллионов, но надо поберечь их до самого конца...»
Однажды в Париже Кароль кашлял кровью сильнее обычного. Рядом была только Элен. Перед этим он получил письмо, в котором говорилось о банкротстве компании, в которой он был главным акционером. Прочитав его без особых эмоций, он лишь сказал Элен:
— Вот ведь не везет, а?.. Но все наладится...
Через несколько минут он вдруг тяжело задышал, и кровь полилась ручьем. Элен удалось остановить ее, как учил доктор. Бледный и обессилевший, он тут же заснул, а она побежала за матерью. Та была занята косметическими процедурами; в ванной комнате сильно пахло кремом, травами и камфарой. Белла сидела перед большим трюмо, пока девушка наносила ей на лицо какую-то жидкую мазь.
Едва переведя дух, Элен закричала:
— Скорей, скорей, у него опять идет горлом кровь!
Белла подалась вперед и сказала взволнованно:
— Ох Господи, вот беда!.. Иди к отцу! Я не могу встать...
