Небо было светлым, далеким и холодным до слез в глазах. Его розовеющий край загораживал сползший с крыши обглоданный лист шифера, каким-то чудом не рухнувший вниз. И где-то за шифером, словно издеваясь, медленно гасла белая искорка закрывающегося портала. Никита охнул, перевернулся на спину и жадно хватанул воздух открытым ртом – как будто не дышал все это время до рассвета.
– Эй… кто-нибудь…
Оказывается, это больно. И дышать, и рот открывать, и шевелиться, и даже моргать левым глазом. Он медленно поднял руку и провел тыльной стороной ладони по щеке. Липко. Значит, и в самом деле пробороздил мордой. А левая рука, кажется, сломана. Нет, не рука – ключица. Под курткой что-то хрустит и нехорошо выпирает…
Никита завозился, уперся правой рукой в землю, сел, окинул взглядом полуразрушенные избы с выбитыми окнами, почерневшие срубы с провалившимися крышами, поросшую подлеском грунтовую дорогу и недоверчиво качнул головой. Заброшенный хутор мало походил на здание Ночного Дозора города Москвы.
Несколько минут ушло на то, чтобы подняться на ноги и пересечь двор, огороженный полусгнившим забором. То ли в самом деле хутор, то ли какое-то бывшее охотхозяйство. Возле забора валялся его рюкзак. А рядом, пуская кровавые пузыри, издыхал искалеченный оборотень.
– Толян, – прошамкал Захар, еле ворочая непослушным звериным языком и вздрагивая на каждом слове. – В нем… морок из схрона… он убийца… я чуял… Темный взял не все… Кого загрыз… не вернешь… Отпусти-и…
Кажется, Захар был уверен, что его допрашивают в офисе Ночного Дозора с применением спецсредств, достойных фашистского концлагеря.
Что ж ты о нас так плохо думаешь, Темный Иной Захар Варфоломеевич!
– Отпускаю, – негромко сказал Никита, подыграв Захару, и прикусил губу.
Оборотень шумно вздохнул, закинул голову и затих, по-собачьи вытянув могучие лапы. Он получил все, о чем мечтал: мясо, водку и смерть. Сурнин, не желая того, сдержал клятву. Боль пульсировала в теле, пробиваясь через тонкую ткань заклинаний. На душе было гадостно.
Кто провешивал им Прямой портал? Басоргин? И с кем это он, интересно, советовался… Ясно, что не с Сашей Спешиловым. Не рассчитали. Не получилось у них, у Высших Светлых магов и Великих волшебниц. Бывает. Порталы сплошь и рядом рвутся, когда по следу идет Дневной Дозор.
– Плохо быть пешкой, да, Захар Варфоломеевич? – прошептал Сурнин; прихрамывая, отошел от трупа оборотня, присел на замшелое бревно, медленно оттянул вниз молнию и потрогал торчащие под курткой обломки ключицы. Осколок кости порвал кожу, и по рубашке растекалось липкое теплое пятно. Заклятие «Авиценна» не работало, а едва тлело на кончиках пальцев, когда Никита прикоснулся к больному месту.
Что-то не так. Уж слишком изощренно его бросили. И если его действительно отдали Темным, как разменную монету, то где они? Никита прикрыл глаза и не нашел привычную тень от ресниц. Попробовал еще раз – ничего.
Вот этого быть не могло. Люди предавали, Светлые Иные приносили жертвы великим идеалам, Темные – извращенной свободе, но Сумрак един для всех, это магия в чистом виде, она не способна на предательство. И оборотень только что угостил его кровью!
Никита вскочил, охнул, придержал здоровой рукой больную и вышел на середину двора.
Словно ему первый раз предстояло войти в Сумрак, он встал спиной к показавшемуся из-за леса солнцу.
Он не увидел свою тень.
Мороз продрал его до костей. Он отчаянно рванулся в иную реальность «на рефлексах», очертя голову, полагаясь только на ощущения, а не поднимая с земли мутный силуэт, как новичок на занятиях.
Что-то поддалось, изменилось. На бестеневом дворе проявились пучки ломкой белесой травы с перепутанными тонкими стеблями. Какой-то мумифицированный призрак синего мха, взросший на спекшейся земле, наглухо склеившей глубокие сумеречные слои. Картинка медленно развеивалась, и через несколько минут Никита без всяких усилий оказался в привычном мире. Сумрак стаял, точно снег весной, и Сурнин ощутил пронзительное, выматывающее душу одиночество, не имевшее ничего общего с одиночеством людей и с одиночеством Иных. И понял, что надо уходить. Немедленно. Пока сам не превратился в мумифицированный памятник этому странному месту.
Разрыв портала – это, оказывается, страшное оружие. Пусть Темные идут сюда, если хотят! Пусть наслаждаются этим сумеречным постапокалипсисом и до изнеможения бьются в склеенные слои, утратившие глубину и Силу.
Никита подавил подступавший приступ паники, вытащил магический жезл, подаренный Басоргиным, и направил на тело оборотня. Колдовского пламени, которое в умелых руках могло уничтожить нескольких боевых магов, обратив их защиту в пепел, едва хватило, чтобы сжечь один труп до золы.
Никита подхватил рюкзак здоровой рукой, оглянулся на осевшие черные избы, похоронившие под собой семь слоев Сумрака, и побрел туда, где погасла над заброшенной дорогой искра порвавшегося портала. Ему несказанно повезло. Плохая дорога – это все же дорога. Продираться через лес у него сил не осталось.
Медицинская магия заработала, стоило отойти от хутора. Боль в теле утихла, слабость отступила, Сумрак незримо сопровождал его, как и прежде, но Никиту не покидало ощущение, что обе реальности сговорились свести его с ума. Просека еле-еле угадывалась в густом подлеске, линии вероятности спутались в клубок.
О том, что забыл заговорить мобильный телефон, Никита вспомнил, когда вышел в осенние поля, расчерченные дорогами, остановился на обочине и достал его правой рукой из левого кармана… Дохлый номер. Мобильник он угробил.
Ох, какой его одолел соблазн присесть на обочину и на минуточку закрыть глаза! Последним усилием Никита развернул проезжавшую мимо «ниву шевроле», по самые стекла забрызганную грязью. Плюхнувшись на переднее сиденье рядом с водителем, он так рявкнул краснорожему толстому дядьке: «В город!», что бедолага болезненно дернулся, попав под действие заклинания, мотнул головой и безропотно уронил ногу на педаль.
Обливаясь и обжигаясь, Никита выхлебал его термос с кофе, наконец согрелся, перестал трястись, как оборотень при виде мяса, и материться на каждом ухабе.
– Слышь, мужик, а город-то какой? – спросил он в духе почившего Захара Варфоломеевича и зажал термос между колен, завинчивая крышку. Пальцы левой руки онемели и почти не слушались, хотя багровая гематома в месте перелома опала и рассасывалась на глазах.
– Владимир, – откликнулся водитель, выруливая на асфальт.
– Недолет, – усмехнулся Никита. – Давай мобильник и гони туда… Нет. Лучше сразу на федеральную трассу!
Теперь у него под рукой был чужой телефон, а при желании – сумеречный канал связи, но Никита медлил, тратя последние силы на хитроумное сплетение двух «сфер»: отрицания и невнимания, рассчитанное на Иных.
Что происходит с Ночным Дозором? Басоргин отправил Никиту Сурнина в Предуральск без напарника. Допустим, чтобы никто не спугнул тонкую упрямую ниточку реальности, не вплетенную в паучий узор. А может быть, чтобы Никита, сунувший нос не в свое дело, гарантированно не вернулся в Москву в ближайшее время? Теоретически возможно. Кто-то из Высших Светлых вроде бы тоже хотел помочь, Силы в портал накачал, чтоб на двоих хватило…
