Совсем не к месту у нее появилось желание просунуть руку между его бедер, как засовывают маленький кусочек пергамента между дверью и косяком, и почувствовать его тепло: «А оно там есть», – с тоской подумала она.
Как долго можно чего-то хотеть, даже не зная об этом? Ева хотела очень долго, и теперь все ее тайные мечты были перед ней, воплощенные в нем, Джейми.
Она чуточку скосила глаза на его переплетенные пальцы, покоившиеся на твердом плоском животе. Что он сделает, если она сейчас подойдет и опустится на колени возле него? Выхватит нож и приставит ей к горлу? Схватит ее как рыбу? Потребует ответов, которые позволял до сих пор утаивать?
Ева была не настолько глупа, чтобы думать, что обманула его своими рассказами. Но и себя не обманывала. Она не была наивной и понимала, когда мужчина хочет женщину, и знала, как женщина может хотеть мужчину. И в данный момент Ева была как раз именно такой женщиной. Да, желание просунуть руку между его бедрами соблазнительно; вопрос в том, что она намерена делать потом.
На этот вопрос ответа не было. Конечно, она никогда не посмеет признаться Джейми, что жаждет его прикосновений, но этот порыв, это желание приводили ее в крайнее замешательство – как уроки отца Питера, направленные на то, чтобы заинтересовать, начинались с малой крупицы знания, в котором она была уверена, а затем уже приводили к осознанию, что, оказывается, ей абсолютно ничего не известно о самых обыкновенных вещах.
«– Ева, кто может принести больше всего вреда своим врагам, а пользы – друзьям, во время болезни?
– Врач.
– А от кого больше всего пользы и больше всего вреда в море во время шторма?
– От лоцмана.
– Значит, когда море тихое, врач не нужен?
– Ну конечно, нужен.
– А лоцман в спокойном море?
– Очень нужен.
– Очень нужен, Ева».
Ей хотелось опуститься на колени перед этим мощным богом, распустить шнурок его лосин, прижаться губами к твердому животу, провести пальцами вверх по груди. И тогда он, может быть, положит руки ей на плечи и наклонится поцеловать? Обхватит руками за талию, поднимет и усадит к себе на колени, раскроет ей губы своими губами и поцелует, как тогда в таверне? Трепет волной прокатился по ее телу.
Сейчас Ева чувствовала себя совершенно дикой. Ей нестерпимо хотелось коснуться губами его шеи, открыть рот и втянуть эту теплую солоноватую кожу. Отросшая за несколько дней щетина колола бы ей язык, но ее это не остановило бы: жажда была безмерной, неутолимой.
Она направила бы его руку к своему бедру, как он делал это раньше (ох-как-нежно, ох-как-умело), и решительно впустила бы его язык к себе в рот. Она могла бы слышать собственное дыхание, с шумом вырывающееся сквозь приоткрытые губы в тишине ночи. Она раскрылась бы для него, ответила на его поцелуй…
Ева перевела взгляд вверх, на его лицо, и наткнулась на широко открытые глаза.
Он наблюдал за ней.
Он все понял.
Она вздрогнула, как от порыва ветра, и в смущении отвернулась, беззвучно, горячо, прерывисто выдохнув.
– Идите сюда.
От звука его раскатистого голоса она едва не подскочила.
Властность в словах, властность в тоне – во всем, и только просьба прокатилась по поляне беззвучно, как крадущийся тигр:
– Пожалуйста…
Она потянулась вниз, оперлась ладонями о землю, неловко согнула колени и наклонилась вперед, не повернув головы.
– Идите сюда, Ева.
От его хриплого шепота мурашки пробежали по ее телу как от порыва ветра. Она легла на бок лицом к деревьям, замерев и едва осмеливаясь дышать. Повторит ли он еще раз?
О, почему он не повторил снова? Снова, снова и снова?
Она лежала, отвернувшись от костра, и всю ночь напролет ощущала, как взгляд его синих глаз жжет ее, разогревая сильнее, чем пламя.
Глава 25
За свою жизнь Ева просыпалась в разных условиях: в холоде, в сырости, в голоде, в страхе, – но никогда за все десять лет скитаний такой, как в это утро: злой на весь свет и возбужденной.
Ей снился Джейми – снова, всю ночь.
Мир был совершенно безмолвным и сумрачным, хотя слабое свечение предвещало близкий рассвет. Она выбралась из шерстяного тепла плаща Джейми и села. На месте их стоянки никого не было – Гог ушел.
Ева с трудом поднялась на ноги из-за холодной острой боли, сжавшей желудок, и в тот же миг на дальней стороне поляны от дерева отделилась высокая темная фигура – Рай, ее конвоир. Его руки были сложены на груди, а накидка заправлена под ремень, чтобы защитить от холода туманного рассвета. Он выглядел как темный столб дыма, неподвижно застывший среди тумана.
– Где Роджер? – прошептала Ева, подойдя к нему.
– Джейми взял его с собой, – ответил Рай, взглянув на нее.
И снова возникла та холодная острая боль, только теперь уже в сердце.
– А где Джейми? – Ева старалась говорить спокойно.
– Проверяет дорогу впереди, – ровным тоном ответил Рай. – Они скоро вернутся.
Она сделала глубокий вдох, и боль утихла, а внутри потеплело. Трудно сказать почему, но эти слова, которые вполне могли оказаться ложью, ее утешили. Ева потянула к себе сумку, и из ее глубины выкатилась маленькая однопенсовая монета. Она подняла ее и поднесла к глазам. Казалось, что прошло сто лет с тех пор, когда она дала Роджеру эти деньги, чтобы нанял другое судно для переправы во Францию. Неужели это было только вчера?
Рай, наблюдая за ней, спокойно спросил:
– Собираетесь сбежать?
– Зависит от обстоятельств. – Она подняла пенни в воздух. – Как далеко довезет меня эта английская монета?
– Она фальшивая, мадам. – Она заметила у него на лице легкую улыбку, когда он подошел ближе. – Вряд ли за нее вы наймете повозку, чтобы доехать до полей.
Она пристально посмотрела сначала на пенни, потом на него.
– Откуда вы знаете? И как смогли это определить издалека?
Он посмотрел поверх ее плеча в сторону леса и сказал с улыбкой:
– Мой отец был ростовщиком.
– В первый раз слышу, чтобы еврей стал рыцарем. Ведь вы рыцарь?
– Нет, мадам. Я не рыцарь и не еврей, хотя в моей семье были евреи. Я порвал со всеми, кроме Джейми, но он следующий.
Они дурачились, и этот шутливый диалог вызвал у нее легкую улыбку.
– Вот как. Значит, вы самый обыкновенный человек, а вовсе не опытный воин.
– Да, тупой и скучный. – Рай улыбнулся, и на мгновение создалось обманчивое впечатление, что он вовсе не опасен.
Но Ева знала, что это всего лишь до того момента, пока не вытащит из ножен меч и не использует его по назначению с такой же беспощадностью и невозмутимостью, как демонстрировал Джейми.
