Если бы.
Он и не хотел подслушивать авки-гавки, но в этом маленьком доме совсем ничего не услышать было просто невозможно… Если, конечно, не уйти. Этой зимой к таму стратегическому отступлению он прибегал все чаще и чаще. Но иногда ему начинало казаться, что как старший из детей он должен слушать. Мистер Джейкоб на уроках по истории любил повторять, что знания — это сила, и Пит подозревал, что именно поэтому обязан следить за словесной войной родителей, которая все накалялась и накалялась. Потому что каждая такая авка-гавка растягивала ткань брака сильнее и сильнее, и когда она таки растерзает ее, лучше быть к этому готовым.
Только быть готовым к чему? К разводу? Этот финал был наиболее вероятным. В определенном смысле, будет даже лучше, если они разойдутся — Пит чувствовал это все сильнее и сильнее, хотя еще до конца не осознал свои чувства, — но что именно будет означать развод (еще одно из высказываний мистера Джейкоба) в условиях реального мира? Кто останется, а кто уйдет? Если пойдет папа, как он будет жить без машины, ведь почти не может ходить? Это лишь одна причина, через которую ни он, ни она просто не могут позволить себе уйти. Они и так уже не имеют и гроша за душой.
По крайней мере Тина сегодня не услышит этого оживленного обме-на родительскими мыслями, она была в школе и, вероятно, вернется нескоро. Возможно, после обеда. Она завела себе подругу, Эллен Бриггс: девочка, у которой торчали передние зубы, жила на углу Сикоморовой и Вязовой улиц. Пит считал, что у Эллен мозг, как у хомячка, но по крайней мере теперь Тина не слонялась по дому, тоскуя по друзьям из их старого района, а иногда и плача. Пит не выносил, когда Тина плакала.
Ну а пока, народ, приглушите мобильные телефоны и отключите пейджеры. Гаснут огни, начинается спектакль «Мы по уши в дерьме».
ТОМ: Рано ты сегодня.
ЛИНДА (устало): Том, сего…
ТОМ: Да, среда. Библиотека закрывается раньше.
ЛИНДА: Ты опять курил в комнате. Я чувствую запах.
ТОМ (начиная раздражаться): Только одну. На кухне. С открытым окном. На черных ступеньках лед, и я боялся поскользнуться. Пит снова забыл солью посыпать.
ПОТ (к зрителям): Если он сам составил график дежурства, ему бы следовало знать, что на этой неделе лед должна солить Тина. Этот оксиконтин не только снимает боль, но еще и мозг выключает.
ЛИНДА: Но я все равно чувствую запах, а ты знаешь, что в договоре аренды специально указано…
ТОМ: Ну хорошо, хорошо, я понял. В следующий раз пойду на улицу и упаду с костылей.
ЛИНДА: Дело не только в договоре, Томми. Пассивное корни опасное для детей, мы же это обсуждали.
ТОМ: Обсуждали и обсуждали…
ЛИНДА (заходя в еще более опасные воды): И потом, сколько сейчас стоит пачка сигарет? Четыре пятьдесят? Пять долларов?
ТОМ: Господи, да я пачку курю неделю!
ЛИНДА (штурмуя его оборонительные сооружения арифметикой-громкой танковой атакой): По пять долларов за пачку выходит более двадцати долларов в месяц. И это все идет из моей зарплаты, потому что, кроме меня…
ТОМ: Ну, начинается.
ЛИНДА: …в нашей семье сейчас никто не зарабатывает.
ТОМ: Сколько можно твердить о том же? Можно подумать, я специально под машину лег, чтобы ничего не делать.
ЛИНДА (после долгой паузы): У нас вино осталось? Я бы выпила полстакана.
ПИТ (в сторону): Скажи, что осталось, скажи, что осталось, папа.
ТОМ: Закончилось. Может, ты хочешь, чтобы я сходил в «Зоне» и взял еще одну бутылку? Ну, тогда тебе придется выдать мне заранее мои карманные деньги.
ЛИНДА (еще не плача, но уже дрожащим голосом): Ты ведешь себя, будто я виновата в том, что с тобой это случилось.
ТОМ (кричит): Никто не виноват, и это меня бесит! Ты что, не поняла? Они даже не поймали того, кто это сделал!
На этом месте Пит решил, что с него достаточно. Это был глупый спектакль. Может, они этого не видели, но он видел. Он закрыл учебник по литературе. Прочитает то, что задали (что-то чувака по имени Джон Ротстайн), ночью. А сейчас ему нужно выйти и подышать воздухом, не наполненным спором.
ЛИНДА (тише): Хорошо, что хоть жив остался.
ТОМ (уже как в настоящей мыльной опере): Иногда я думаю , что лучше бы я умер. Посмотри на меня. Сижу на окси, и все равно корчусь от боли, потому что он больше не помогает, если только не принять лошадиную дозу. Живу на зарплату жены… Которая на тысячу меньше, чем было раньше, за что спасибо этом сборище этих дрянных…
ЛИНДА: Том! Следи за языком.
ТОМ: Дом? Нет дома. Инвалидное кресло с мотором? Нет инвалидного кресла. Сбережения? Почти закончились. А теперь я даже не могу себе позволить, чтоб ему, сигарету!
ЛИНДА: Если ты считаешь, что это нытье решит все проблемы, то пожалуйста, только…
ТОМ (уже ревя): Ты называешь это скулением? Я называю это реальностью! Может, мне спустить штаны, показали ты, что у меня осталось от ног?
Пит босиком побежал вниз. Гостиная находилась сразу внизу, под лестницей, но они не увидели его. Они смотрели друг на друга, разыгрывая трагическую пьесу, которую никто даже бесплатно не стал бы смотреть. Отец на костылях, глаза красные, щеки колючие; мать держит сумочку перед грудью, как щит, и кусает губы. Это было ужасно. И что хуже? Он любил их обоих.
Отец не стал припоминать Чрезвычайный фонд, основанный через месяц после массового убийства возле Городского Центра единственной оставшейся в городе, газетой совместно с тремя местными телеканалами. Брайан Уильямс даже сделал сюжет об этом в «Ночных новостях Эн-би-си» — о том, как это мужественное маленький городок сплотилось, когда случилось бедствие, о неравнодушные сердца, про руку помощи и все такое прочее, а теперь слово от нашего спонсора. Фонд успокоил всех дней на шесть. О чем помалкивали газеты, так это о том, как мало денег было собрано. Даже после всех благотворительных забегов, благотворительных мотокроссов и концерта финалиста конкурса «Американский идол». Чрезвычайный фонд оказался таким мизерным, потому что сейчас трудно было всем. Конечно же, все, что удалось собрать, нужно было распределить между очень большим количеством людей. Семья Сауберс получила чек на тысячу двести долларов, затем еще один на пятьсот и еще один на двести. В прошлом месяце пришел чек с пометкой «последняя часть» на пятьдесят долларов.
Пит юркнул в кухню, схватил ботинки и куртку и вышел. Первое, что он заметил, — на ступеньках черного хода не было никакого льда. Отец солгал об этом. Было слишком тепло для льда, по крайней мере на солнце. До весны еще оставалось шесть недель, но оттепель продолжалась уже неделю, и из всего снега во дворе осталось только несколько покрытых корочкой кучек под деревьями. Пит подошел к забору и открыл калитку.
Одним из преимуществ жизни в Норт Сайде было наличие незастроенной участка размером с квартал по Сикоморной улице. Пять акров непролазных кустов и приземистых деревьев тянулись вниз, к замерзшей речушке. Папа Пита говорил, что этот участок в таком состоянии находится уже давно и, вероятнее всего, таковой в ближайшее время и останется из-за какого-то бесконечного спора о том, кому она принадлежит, и что можно было бы на ней построить. «В конце концов, от этих споров никто не выигрывает, только юристы, — сказал он Питу. — Помни это».
