Для читателя, одной из самых волнующих, является минута, когда он открывает, что является читателем, человеком, не только способным прочитать книгу (что Моррису уже было известно), а влюбленным в это занятие. Безнадежно. По уши. Первая книга, создающая такое впечатление, не забывается, и каждая ее страница является новым открытием, которое горит и провозглашает: ясно, так и есть! Да, я тоже это видел! И, конечно: и я так думаю! И я так чувствую!
Моррис написал перевод «Беглеца» на десять страниц. От мисс Тодд он вернулся с пометкой «А +» и единственным комментарием: «Я знала, что ты оценишь».
Ему захотелось сказать ей, что это не «оценка», это любовь. Настоящая любовь. А настоящая любовь не умирает никогда.
«Беглец по делу» была так же прекрасна, как и «Беглец», только на этот раз Джимми был чужаком не в Нью-Йорке, а в Европе, сражался в Германии, видел, как умирают его друзья, и наконец в одном из концентрационных лагерей смотрел сквозь колючую проволоку пустым взглядом, в котором уже не было страха. Скелеты, бесцельно слоняющиеся и которым посчастливилось выжить, подтвердили то, о чем Джимми догадывался уже несколько лет, писал Ротстайн. Все это было ошибкой.
Воспользовавшись трафаретом, Моррис скопировал этустрочку готическим шрифтом на лист бумаги и приколол его кнопками к двери своей комнаты, той самой комнаты, в которой позже поселится мальчик по имени Питер Сауберс.
Мать, увидев его, скривила губы в саркастическую улыбку и ничего не сказала. По крайней мере, тогда. Спор о Джимми Голде между ними произошел два года назад, когда она сама прочитала трилогию. Спор привел к тому, что Моррис напился; напившись, он совершил незаконное проникновение и нападение; из-за этих преступлений его на девять месяцев посадили в колонию для несовершеннолетних «Ривервью».
Но этому предшествовал «Беглец сбавляет обороты», которого Моррис прочитал с ужасом. Джимми женился на красивой девушкой. Джимми устроился на работу в рекламное агентство. Джимми начал набирать вес. Жена Джимми забеременела первым из трех маленьких Голдов, и они переехали в пригород. Там у Джимми появились друзья. С женой они стали устраивать у себя во дворе вечеринки с барбекю. Джимми суетился над грилем в фартуке с надписью «Шеф-повар всегда прав». Джимми изменял жене, а жена изменяла ему. Джимми принимал «Алка-Зельцер» от изжоги и какую-то штуку под названием «Милтаун» от похмелья. Но главное - Джимми погнался за Золотым Баксом.
Моррис читал об этих ужасных изменения с ощущением потерянности и страха, которое постепенно усиливалось. Ему показалось, что он чувствует примерно то же, что чувствовала мать, когда узнала, что ее муж, которого она всегда держала у себя на коротком поводке, опустошал их счета, даже когда послушно бегал по ее поручениям, так ни разу и не подняв руку, чтобы сбить с ее слишком образованного лица эту саркастическую улыбку.
Моррис не оставлял надежды, что Джимми проснется.Вспомнит, кто он - по крайней мере кем был раньше, - и выбросит на помойку свое нынешнее дурацкое и пустое житье. Но вместо этого «Беглец сбавляет обороты» закончился празднованием Джимми своей успешной рекламной кампании - моющего средства «Даззо-Ду», Святый Боже! - И коронной «И не такое еще будет в следующем году».
В колонии Моррис должен был еженедельно встречаться с психиатром. Психиатра звали Кертис Ларсен. Ребята звали его Кердем-смерд. Кердем-смерд всегда заканчивал разговор вопросом: «Кто виноват в том, что ты оказался здесь, Моррис?”
Большинство ребят, даже безнадежно тупые, знали правильный ответ. Знал его и Моррис, но отказывался говорить. «Моя мать», - отвечал он каждый раз, когда ставился этот вопрос.
Во время последней встречи, незадолго до окончания термина Морриса, Кердем-смерд составил на столе руки и несколько длинных беззвучных секунд смотрел на Морриса. Моррис знал, что Кердем-смерд ждет, когда он опустит глаза. И не сделал этого.
- В моей профессии, - заговорил Кердем-смерд, - есть название для твоего поведения. Уклонение от осуждения. Или окажешься ты здесь снова, если продолжишь практиковать уклонение от осуждения? Скорее всего нет. Через несколько месяцев тебе исполняется восемнадцать. Поэтому, когда ты в следующий раза сорвешь куш - а следующий раз будет обязательно, - тебя будут судить как взрослого. Если, конечно, ты не изменишься. Итак, в последний раз: кто виноват в том, что ты оказался здесь?
- Мать, - без колебаний ответил Моррис. Потому что это было уклонение от осуждения. Это была правда. С такой логикой не поспоришь.
Между пятнадцатью и семнадцатью Моррис перечитывал первые две книги трилогии о Голде, жадно, выделяя абзацы и вписывая свои замечания. «Беглец сбавляет обороты» он перечитал только раз, и ему пришлось сделать над собой усилие, чтобы закончить. Каждый раз, когда он брался за книгу, внутри у него будто все наливалось свинцом, потому что он знал, что произойдет дальше. Чувство возмущения к создателю Джимми Голда росло и крепло. Как мог Ротстайн вот так уничтожить Джимми? Даже не позволив ему уйти в сиянии славы, а оставив его жить! Приспосабливаться и сглаживать острые углы, спать с соседкой-шлюхой, которая торгует «Амвей», чтобы продолжать считать себя бунтарем!
Моррис подумывал написать Ротстайну письма и попросить - нет, потребовать, - чтобы тот объяснил, что произошло, только из статьи в «Тайм» он знал, что сукин сын не читает писем от своих поклонников и не отвечает на них и подавно.
Беллами, с ее почти полученным «Пулитцером» в рамке, шатром окрашенных светлых волос и саркастическим изгибом улыбки.
В 1973, во время февральских каникул, она за день прочитала все три романа о Джимми Голде. И это были его книги, его личные книги, которые она, не спросив, взяла с полки в его спальне. Они валялись на кофейном столике, когда он вошел, на «Беглец в деле» - круглый влажный след от запотевшего винного бокала. Моррис оцепенел, не в состоянии произнести ни слова, что с ним случалось лишь несколько раз в жизни.
Анита же наоборот.
- Ты больше года только об этом и говорил, поэтому я решила узнать, из-за чего весь этот шум. - Она отпила вина. - У меня неделя выходных, поэтому появилось время их прочитать. Я думала, это займет больше дня, но здесь не так уж и большой объем, не так ли?
- Ты … - Он на мгновение задохнулся. Затем: - Ты входила в мою комнату!
- Что-то ты не возражаешь, когда я захожу в твою комнату поменять постельное белье или приношу твою одежду, постиранную и выглаженую. Возможно, ты думал, что все это делает фея прачечной?
- Это мои книги! Они стояли на специальной полке. Ты не имела права их брать!
- С радостью поставлю их обратно. И не волнуйся, журналы у тебя под кроватью я не трогала. Я знаю, мальчикам нужно … отвлекаться.
Он шагнул вперед на ногах, которые вдруг превратились в ходули, и взял книги в мягкой обложке руками, которые вдруг превратились в крюки. На задней обложке «Беглец по делу» все еще ощущался влажный след от проклятого бокала, и он подумал: «Если одному тому из трилогии суждено промокнуть, то почему это не« Беглец сбавляет обороты »?»
