С неба светила луна, почти полая и достаточно яркая, чтобы от нее падала тень. Теперь перед ним темнели бесформеные густые заросли кустов и приземистых деревьев, ветви которых переплетались в борьбе за пространство. Где тропа? Ему казалось, что место правильное, только тропы нигде не было видно. Он начал ходить туда-сюда вдоль того места, где раньше находился правый край бейсбольного поля, как собака, которая пытается поймать слабый запах. Сердце снова колотилось на полную, во рту пересохло и появился медный привкус. Наведаться к своему старому дому - это одно, но торчать здесь, под заброшенным Залом отдыха, - уж точно сомнительна поведение.
Он уже собирался развернуться и уйти, когда заметил пакетик от чипсов, болтающийся на кусте. Моррис отогнул куст и - Мать Божья, вот она тропа, точнее, призрак той тропы, которая когда-то здесь проходила. Понятно почему - после закрытия Зала молодежь стала ею пользоваться гораздо меньше. И это хорошо. Хотя, напомнил он себе, почти все время, что он провел в Вейнсвилле, Зал был открыт. Бесчисленное количество ног прошла вблизи его закопанного клада.
Он двинулся по тропинке, медленно, останавливаясь каждый раз, когда месяц нырял тучи, и продолжая путь, когда он появлялся снова. За пять минут послышалось журчание ручья. Следовательно, и он сохранился.
Моррис вышел на берег. Поток был открыт небу, и так месяц поднялся уже довольно высоко, вода блестела, как черный шелк. Выбрать нужное дерево на противоположном берегу, то, под которым он спрятал сундук, было совсем не сложно. За эти годы он разросся, и наклонилось к ручью. Несколько корявых корней торчали изгибами с земли, но все остальное выглядело так же.
Моррис перешел через ручей старым путем, переступая с камня на камень и даже не замочив ботинок. Однажды он оглянулся - он знал, что вокруг никого, если бы здесь находился еще кто-то, он бы услышал, но старой тюремной привычки было не так уж и легко избавиться - и встал под деревом на колени. Слыша, как дыхание с хрипом проходит сквозь горло, Моррис одной рукой взялся за корень, а второй начал выдергивать траву.
Расчистив небольшой круглый площадку, он стал копать, отбрасывая в сторону камешки. Когда руки погрузились в землю до середины предплечья, пальцы наткнулись на что-то твердое и гладкое. Моррис прижался пылающим лбом к искаженным шишковатым корням, кусок которых торчал из земли, и закрыл глаза.
На месте.
Его сундук на месте.
Слава тебе, Господи!
Этого было достаточно, по крайней мере, пока. Самое большее, что он мог сделать, и, Господи, какое облегчение. Он сгреб землю назад в яму и забросал ее прошлогодним осенним листьям с берега ручья. Вскоре здесь снова вырастет трава - сорняки быстро растут, особенно в теплую погоду - и это закончит работу.
Если бы Моррис был свободным человеком, то пошел бы дальше Сикоморовой, потому что так было ближе к автобусной остановке, но сейчас он сделать этого не мог, потому что двор, к которому вела тропа, принадлежал семье Сауберсов. Если кто-то из них увидит его там, они тотчас позвонят 911, и тогда уже завтра его, вероятно, вернут в Вейнсвилл, да еще и накинут лет пять к старому срока на всякий случай.
Вместо этого он вернулся на Березовую, убедился, что вокруг, как и раньше, никого, и пошел к остановке на Гарнер-стрит. Ноги его устали, ладонь, которой он копал землю, была вся поцарапана и болела, но Моррис чувствовал себя так, будто стал весить на сотню фунтов меньше. Сундук на месте! Он и не сомневался, что так и будет, но получить подтверждение было так сладко.
Вернувшись в Элитного гнидника, он смыл грязь с рук, разделся и лег. Сегодня соседи шумели больше, чем обычно, но все равно не настолько, как в крыле Д в Вейнсвилле, особенно такими ночами, как сегодня, когда на небе такой большой месяц. Моррис заснул почти сразу. Теперь, проверив сундук, он должен был быть осторожным - это была его последняя мысль. Осторожнее, чем когда-либо.
4
Почти месяц он вел себя крайне осторожно, утром появлялся на работе минута в минуту, вечером пораньше возвращался к Элитному гниднику. Единственным человеком из Вейнсвилла, с которым он встретился, был Чак Роберсон, освободившееся благодаря Моррису после анализа ДНК, но Чака нельзя считать подельником, ведь он с самого начала был невиновен. По крайней мере, в том преступлении, за которое сидел.
Его начальник в МАК - гладкий, напыщенный ублюдок, который даже на компьютере нормально работать не умеет, зато зарабатывает, наверное, штук шестьдесят в год. Самое меньшее, шестьдесят. А Моррис? Одиннадцать долларов в час. Продовольственные талоны и комната на девятом этаже, не намного больше тюремной камеры, в которой он провел свои так называемые «лучшие годы жизни». Моррис не уверен, что его рабочая кабинка НЕ прослушивается, и он бы и не удивился. Сегодня в Америке, похоже, все прослушивается.
Плохая жизнь, и кто в этом виноват? Комиссии по условно-досрочному освобождению он раз за разом, не колеблясь, говорил, что сам. Правила игры в поиски виновного он хорошо изучил во время разговоров с Кердем-смердом. Делать плохой выбор был необходимостью. Если ты не дашь им старое доброе mea culpa, то не выйти никогда, и не важно, о чем какая больная раком сука напишет в письме, чтобы заручиться благосклонностью Иисуса. Моррис и без Дака об этом знал. Как говорится, не вчера родился.
Но действительно ли он в этом виноват?
Или, может, вот тот говнюк?
На другой стороне улицы, примерно на четыре двери ниже скамейки, на которой Моррис сидит с остатками бублика, лысый толстяк следует из магазина «Редкие издания Эндрю Халлидея», где он только сменил вывеску «Открыто» на «Закрыто». Утром Моррис наблюдает этот обеденный ритуал, потому что каждый вторник ему на работу во вторую смену. С часу до четырех он будет сидеть в МАК и приводить старинную файловую систему в современный вид. (Моррис не сомневался, что люди, которые управляют этой организацией, хорошо разбираются в искусстве, музыке и драме, но ни черта не понимают в «Мак офис менеджере».) В четыре он на автобусе вернется к своей нудной комнате на пятом этаже.
А пока сидит здесь.
Наблюдая за своим давним приятелем.
Если предположить, что этот вторник ничем не отличается от двух предыдущих - а у Морриса нет оснований предполагать обратное, потому что его приятель всегда был человеком привычки, - Энди Халлидей сейчас пойдет (точнее сказать, поковыляет) по Лейсмейкер-лейн в кафе под названием «Жаме тужур». Дебильное, нелепое название, зато как звучит. Весь Энди такой же, разве нет?
Давний приятель Морриса, тот самый, с которым он за обедом и во время перерывов на кофе неоднократно обсуждал Камю, Гингсберга и Джона Ротстайна, набрал самое меньшее, фунтов ста веса, черепаховую оправу заменили смехотворные дизайнерские очки, его ботинки выглядят дороже всех денег, что Моррис заработал за тридцать пять лет работы в тюрьме, но Моррис не сомневается: в душе его давний приятель не изменился. Куда дерево клонилось, туда и свалилось - еще одна старая пословица, и кто был высокомерным пошляком, тот напыщенным пошляком и останется.
