– Подъедь к Шевченко и дай показания. Он будет обязан приобщить их к делу и организовать оперативные мероприятия по проверке изложенных тобой сведений.
– Седов! Ты же сам говорил, еще не факт, что он уголовное дело собирается возбуждать.
– А куда он денется с таким актом судебно-медицинской экспертизы, который Писаренко подготовит? Наталия – профессионал, и если она уверена, что Полякову убили, значит, ее убили. Шевченко не сможет на эксперта надавить. А не возбуждать дело при указывающих на убийство результатах экспертизы – это статья!
– Володя, у меня съемки! А я уже знаю, какая это засада – давать показания. Меня по ничтожному поводу, украденному и сразу же отыскавшемуся собственному мобильнику, допрашивали целый день!
– Кто хочет сделать – ищет способ, ты сама говорила. Кстати, для экономии времени существует дача показаний в письменной форме. Просто подробно опиши все, что знаешь, и отвези записи Шевченко.
Вздохнув, Лика достала блокнот, пометила адрес и телефон следователя, которые продиктовал Седов.
«Конечно, то, что предлагает Володя, – не самый лучший вариант. Но в чем-то он прав, что мне делать с телефоном собеседника Орловой – непонятно. Да и доступа к данным операторов сотовой связи у меня нет, своими силами вряд ли получится все выяснить, – Вронская сняла машину с ручника, включила дворники и, мигнув поворотником, осторожно тронулась с места. – Ладно, так и решим. Постараюсь проснуться пораньше, рабочий день в следственном отделе начинается ни свет ни заря. Шанс управиться до начала съемок маленький, но имеется. А теперь домой, есть и спать!»
Вспомнив, что за весь день она так и не позвонила родителям, не удосужилась выяснить, как дела у Даринки и Снапа, Вронская протянула руку к пассажирскому сиденью, пытаясь нащупать сотовый телефон. Найти его помог звук, аппаратик старательно выдавал веселую мелодию, установленную на рабочие контакты. Только вот имя, высветившееся на экране, – Аня – никаких ассоциаций не вызывало.
Притормаживая на красный сигнал светофора, Лика ответила на вызов.
– Ты сегодня за рулем? – поинтересовался манерный женский голос.
– За рулем, – отозвалась Лика, сразу же вспомнив обладательницу жеманного голоска.
Анюта, журналистка, из какого-то ну очень престижного дамского глянца, красивая, эффектная – и прекрасно об этом знающая.
– Тогда ты можешь нам помочь. Лика, я с девчонками занимаюсь организацией похорон Лены Поляковой. И у нас к тебе просьба. Подъедь, пожалуйста, к любимому мужчине Лены. Надо сказать ему, что похороны завтра. Нас тут мало совсем, а еще кучу вопросов надо решить. И по месту на кладбище, и по поминкам. Катафалк тоже пока заказать не получается.
– Уже завтра похороны?
– Ну да. Тело из морга мы сегодня забрали, гроб купили. У Лены мама тяжело болеет. Она сама на последнем издыхании. Все понятно – так неожиданно умер единственный ребенок. А этот мужчина, Павел, он для Лены много значил, она нам все уши про него прожужжала. У нас нет его телефона. Ленкин мобильник разрядился, пин-код никто не знает, так что телефонная книга недоступна. Ленина мама говорит, что она беседовала с Павлом по сотовому дочки. Тот звонил, но она растерялась, расплакалась, накричала на него, а про похороны тогда ничего было не известно, а потом телефон разрядился. Так ты сможешь к нему подъехать?
– Конечно. Если он в городе, никуда не уехал…
– Пиши адрес, – деловито распорядилась Аня, и Лика притормозила у обочины. – Если его не будет дома, ты у соседей попытайся выяснить его телефон, или у консьержки.
Отмеченные в блокноте строки стали расплываться.
Неожиданная новость о смерти Лены, странные обстоятельства, указывающие на убийство, новая интересная работа – стремительный водоворот событий как-то помогал ей абстрагироваться от боли. Но после Аниного звонка все произошедшее вдруг осозналось по-новому, во всей своей страшной неотвратимости и безысходности.
Завтра – похороны Ленки. Больше у этой жадной до жизни и наивной, как ребенок, девушки ничего не будет. Ее больше нет – а жизнь продолжается, цинично продолжается. Надо полагать, из киношников никто даже не собирается пойти на похороны – потому что завтра запланирован полный съемочный день. А ведь Лена так горела этим проектом, работала, как одержимая. И вот – ни слов благодарности, ни дани памяти, последнего, что можно было бы сделать для человечка. Всем на все наплевать.
Это так ужасно…
И совершенно несправедливо!
Всхлипнув, Лика смахнула слезы, достала из бардачка карту Москвы, прищурившись, разобрала надпись на ближайшем указателе.
– А ехать-то никуда, оказывается, и не требуется, – пробормотала она, выбираясь из машины. – В подходящий момент меня Аня набрала. Наверное, если бы специально так хотела сделать – ничего бы не получилось. Приятное совпадение!
Дом Павла оказался ей визуально знакомым. Его строительство в центре старого города на месте сквера, облюбованного мамочками ближайшего квартала, в свое время наделало много шума.
– Кто там? – прозвучал в домофоне приятный мужской голос, когда Лика уже почти утратила надежду дождаться ответа.
– Я по поводу Лены Поляковой. Завтра ее похороны. Какой у вас номер телефона? Давайте я запишу…
– Поднимайтесь, – перебил мужчина.
Вронская потянула на себя приоткрывшуюся дверь, сделала пару шагов по устланному ковром холлу, чуть не споткнулась от неприязненного взгляда консьержки.
Ну да, сапоги не отряхнула, все снегом испачкала. Но теперь возвращаться ведь поздно…
В квартире Павла царил полумрак. После залитого светом прозрачного стремительного лифта, ярко освещенного коридора Вронская даже не смогла рассмотреть лица стоявшего в прихожей человека. Было только понятно, что он довольно высокий и немного полноватый, силуэт вырисовывался чуть округлый, без спортивной подтянутости.
– Обувь оставьте на коврике. В ящике тапочки. И да, свет, сейчас…
«Вот урод. У него девушку убили, а он боится, что с моих сапог лужа натечет, – разозлилась Вронская, расстегивая тугую молнию. – Угораздило же Ленку влюбиться в такого козла, и…»
Лика разогнулась, посмотрела в уже освещенное лицо мужчины, и мысли ее сразу же приняли другое направление.
Может, Павел и козел.
Но выглядит он… Он выглядит, как… ангел…
Нет, в его чертах нет детско-карамельной миловидности. Широкие темные брови, темно-карие глаза, крупные вишневые губы. Просто это лицо… оно нетипично безмятежно… это что-то из старых советских фильмов, герои которых всегда четко знали, как надо жить и что их ждет, и у них не было никаких причин для беспокойства… это что-то, чего уже давно нет даже в лицах обычных москвичей, вечно борющихся с пробками и конкурентами… И тем более этого нет и в помине в чертах бизнесменов, большой бизнес – большие проблемы, и они впечатываются в физиогномику намертво… Может быть, такой внешностью обладают дети успешных предпринимателей: колледж в Швейцарии, университет в Лондоне или Париже, и постепенно европейское спокойствие меняет типично московское настороженное решительное лицо… Только вот этот Павел на наследника капитала по возрасту никак не тянет, ему около сорока, и, получается, он сам зарабатывал на эту роскошную квартирку, однако его лицо… умиротворенное, спокойное… прекрасное…
