– Мне бы через недельку… – попросил Юрик, но Нора возразила:
– Нет, Юрик, ты свои дела заканчивай, возьму на ближайший рейс… Дело-то наше срочное…
На следующий день Нора с Тенгизом пошла за билетами, купили билет Юрику, Норин обратный билет был взят в Москве наугад, но пришелся как раз ровно на положенный день, а Тенгизов билет за сто долларов поменяли на тот же рейс.
Нора просила Юрика прийти с вечера, накануне полета. Нервы у Марины были до того натянуты, что она взяла детей и поехала с ними к подруге в Тэрритаун. Вечером Юрик не пришел. Нора ночь не спала, звонила каждые полчаса на Юрикову, как она считала, квартиру, то есть к Тому, но Том сначала отвечал, что Юрика нет, а потом перестал снимать трубку. Если бы он знал, где его искать, он бы поискал… Но этого не знал никто. Да и сам Юрик, может, не соображал, где он находится…
Чтобы поспеть вовремя в JFK, выходить из дому надо было в четыре часа. Тенгиз тоже почти не спал, был мрачен и подавлен и объявил, что поедет погулять в Центральный парк и к двум вернется.
Нора осталась одна. В жизни не было у нее такой полной растерянности и беспомощности. Посчитала деньги – восемьсот тридцать долларов. Было ясно, что билеты надо менять, потому что на новые денег не хватит. Интересно, сколько у Тенгиза… Вряд ли на три новых билета хватит и у него. Можно поехать в представительство Аэрофлота, попробовать поменять. Что-то ее останавливало. Слабая надежда, что Юрик появится? Прошлась по пустой квартире. В кухне, в шкафчике, нашла бутылку виски. Налила стакан и выпила. Дрянь ужасная. Но вырубило сразу. Посмотрела на часы – десять утра. До выхода из дома шесть часов.
Легла на диван в гостиной. Одна стена сплошь завешена Мариниными картинами с привкусом экспрессионизма, крик и боль… После училища Марина закончила Строгановку, но вскоре эмигрировала. Карьера в России только начиналась, она была из самых талантливых на курсе, а в Америке как-то не складывалось. Эмиграция всех опускает на нижнюю ступень лестницы, откуда надо заново подниматься… Нора закрыла глаза. Плыли перед глазами Маринины картины, лучше не становилось…
Тенгиз доехал до Колабмус-Серкл и вошел в Центральный парк. Он и не предполагал, какой он огромный, этот кусок Манхэттена с выпирающими из земли глыбами гранита, скалами, голыми деревьями, заснеженными газонами и подмерзшими лужами. Было холодно и солнечно. По дорожкам во множестве бежали потные люди с наушниками и без, летели велосипедисты, в одном месте он заметил всадников. Нет, Тенгизу не очень нравилась Америка, хотя парк был прекрасный. Что-то мешало ему – может, она и хороша, только слишком велика, слишком проста, слишком равнодушна, эта Америка, вот и мальчик-то наш в ней погибает…
Он дошел до большого озера. Оно сверкало новым льдом. Сел на лавку. Холод собачий. Тенгиз закурил. Место было укромное, в стороне от бегунов и гуляющих… На соседней лавке сидели двое черных ребят, один с гитарой. Бренчал тихонько. К ним подошел третий – белый. Это был Юрик. Они пожали друг другу руки. Чем-то обменялись. Черт, героин! Конечно, героин. Тенгиз боялся спугнуть эту компанию, но Юрика нельзя было упустить. И Тенгиз запел. Во всю глотку запел грузинскую песню… Юрик обернулся, увидел его, обрадовался. Попрощался с ребятами, они мгновенно растворились к кустах. Тенгиз обнял Юрика, они похлопали друг друга по плечам. Не снимая рук с Юрикова плеча, Тенгиз радостно объявил:
– Пошли домой, маЛчик! У нас вечером самолет.
– Да ты что, Тенгиз! Я думал, завтра!
– ЗачЭм завтра? Сегодня! Какая разница. Как раз сегодня! Пошли!
– Подожди, мне надо собраться, там, вещи, гитару взять… – Юрик пытался освободиться из Тегизовых объятий.
– Какие вещи, дАрАгой? – Тенгиз говорил с декоративным акцентом, с каким рассказывал анекдоты. – Зачем тебе старые вещи? Зачем старая гитара? Пойдем, купим новую гитару и поедем в аэропорт.
Купить новую гитару – мечта, этого Юрик давно хотел. Свою любимую, с которой выступал три года, он продал несколько месяцев тому назад за бесценок одному барыге, а та, что у него оставалась, слова доброго не стоила.
– Подумать надо. Я знаю один магазин с хорошими ценами, но это далековато. Пошли в “Guitar Center”, может, там найдем…
К двум часам Тенгиз, Юрик и новая гитара появились в Марининой квартире.
Нора уже обзвонила к этому времени все билетные конторы и договорилась с аэропортовской девицей, что билеты им поменяют в аэропорту. А деньги за услугу Нора оставит некоей Тамаре Александровне, которая ее встретит на входе в JFK… “Как удобно быть русскими, – подумала Нора, – по всему миру работает наша блатная система…” Последние остатки хмеля слетели с Норы, когда она увидела в дверях эту композицию.
– Ну, Тенгиз… – только и смогла сказать.
А Юрик сел на стул и как ни в чем не бывало начал настраивать новую гитару.
Перед выходом из дому Нора произнесла фразу, которую вряд ли матери часто говорят сыновьям:
– Юрик, ты понимаешь, что мы едем без героина?
– Начнется ломка.
– Понимаю. Значит, пойди в ванную и вмажься уже последний раз.
Но он замотал головой и сказал, что ему еще не надо. Свою последнюю дозу он примет в аэропорту, перед самым отлетом…
– Ты что? А ну как поймают?
– Мам, я опытный. У меня все в носке спрятано. А к самолету я уже пустой пойду!
Крыша ехала не у Юрика – у Норы. Тенгиз сжал ей предплечье и сказал: молчи.
Ехали налегке – Норин чемоданчик, Тенгизов рюкзак и Юрикова гитара, с которой он тихонько разговаривал. Оставался последний отрезок пути. Неожиданность ждала их сразу при входе в аэропорт. Проверка проходила не на терминале, как это было прежде, а прямо на входе. Позади транспортерной ленты для багажа стояли двое полицейских с собакой. Собака была не овчарка зверского вида, а симпатичный сеттер, которого хотелось погладить.
Остановились.
– Юрик, выйди на улицу и в первую же урну выбрось свою дурь, – тихо сказала Нора.
– Нет. Не могу. Через два часа начнутся ломки. Ты не знаешь, что это такое, – хмуро возразил Юрик.
– С ума сошел, да? Пойди и выбрось, – впервые за эти дни, а, может, за всю их совместную жизнь произнес Тенгиз резко.
У Юрика дрожали губы, углы рта ползли вниз, и Нора поняла, что перед ней не двадцатипятилетний мужчина, а пятнадцатилетний мальчик, который объят страхом… Она обняла его за плечи, шепнула в ухо:
– Да не бойся ты, у меня с собой такое снотворное, для слона, ты его примешь, оно тебя на девять часов вырубит… Пошли, выбросим…
– Ты не понимаешь. Если ломки начинаются, ничем их не вырубишь.
Пока они торговались, собачка подняла умные глаза на своего хозяина и издала легкое ворчание – ей понадобилось погулять. Полицейские с собакой вышли, Тенгиз поставил на транспортер вещи, Юрик немного поупрямился с гитарой, которую не хотел ставить под монитор, но потом аккуратно положил, и Нора снова подумала – пятнадцать лет, четырнадцать лет… Витася, Витася… Ничего опасного на мониторе не обнаружили, они быстро и бодро пошли в сторону терминала…
