…Сегодня сижу на работе в Топливном Комбинате, где я работу начал с частного письма тебе. Буду получать триста рублей, но не дают хлебные карточки, дают какие-то неясные обещания. Коммерческий хлеб здесь продается, но громадные очереди, для одинокого человека недоступные. На эту работу я не смотрю серьезно, так как она не отвечает моим основным намерениям. Планы. На пути из Новосибирска в Бийск в вагоне я долго обдумывал, как наладить жизнь, чтобы она не явилась отклонением в сторону, а являлась бы продолжением моей прежней экономической работы. Я был пропагандистом идеи монографических обследований в промышленности. Теперь я должен приложить эту идею к районному хозяйству. Необходимо написать экономическое исследование “Бийский район и его хозяйство”. Для этого нужно работать в Райплане. Сразу же по приезде направился туда, приняли хорошо, но назавтра выяснилось, что смета исчерпана и нового человека принять не могут. Я был вдвойне обескуражен, как будто отпадала главная цель. Пришлось взять другую работу, но своего плана я не только не бросил, но уже активно принялся за его выполнение. Библиотека и музей здесь хорошие. В Райплане мы сговорились, что через несколько месяцев я перейду туда. Теперь все затруднение – комната. Есть одна хибарка, если сегодня и завтра ничего не появится, то придется временно там поселиться, так как турбаза уже подорвала мои финансы.
Работа над книгой очень увлекает, уже думаю с удовольствием об отдельных частях работы. Думаю, что это будет оригинальный в экономической литературе труд, нечто среднее между экономическим исследованием и очерком.
Бийск – город небольшой, река Бия, холодная многоводная сибирская река. Вероятно, культурных людей мало. Я ориентируюсь на одиночество и интенсивную работу. Мелькают туристы, я играю на рояле на турбазе, вспоминаю весь свой репертуар. Город равнинный, но очень близко высокие алтайские горы, куда туристы и едут. Но самый Бийский район не горный, а равнинный, и как тема для экономической монографии не очень богатый. Но чем беднее тема, тем многостороннее ее можно развернуть. Она должна быть развернута до стадии исчерпания – такова моя задача. Срок выполнения примерно шесть-восемь месяцев.
Вот все подробности. Кажется, тоже исчерпывающие.
…Генриху передай, что и прежде и впредь я буду его одинаково любить, что бы он ни сделал и как бы он ни поступил, будет ли писать или не будет – все это ни в какой мере не меняет моей крепчайшей привязанности и нежности к моему единственному другу-сыну. Пусть поступает, как хочет, как считает лучшим или нужным – я всегда считаю его своей гордостью.
Прощай, мой дружок, будь крепка и добра. Лозунг нашей жизни – “минует несчастное время”.
Обнимаю тебя, моя родная, Я.
12.10.1934
Милая моя, родная и чудесная жена!
Письма твои регулярно приходят. И большое письмо с описанием женских дел, и открытки – все пришло.
1) Как подготовилась к зиме? Почему стекло не вставлено? Появились мыши? Почему же без меня не боретесь с ними? Когда я был, удалось их совершенно вывести, помнится, я поймал до сорока штук, и они исчезли. Генрих должен меня заменять, как в крупном, так и в мелочах. Я очень прошу его заняться этим делом.
2) Когда мимоходом упоминаешь о своей случайной литературной работе, для этого находятся очень хорошие и теплые слова. А когда теперь предлагают перейти совсем на литературу, ты бьешь отбой – “хочу иметь профессию, а это не профессия”. Неверно и непонятно. Это даст и больше досуга, и больше удовлетворения. Прошу разъяснения. И пришли что-нибудь свое для печати или уже напечатанное.
3) Зачем тебе понадобился кружок “истпарта”? Прочти книжку, и все. Все эти групповые “проработки” типа истпарта – это невыносимая жвачка, скука и потеря времени. Не советую ходить в группу, нужно только самой читать.
4) О моем здоровье – ты часто осведомляешься. Здоров, как грузчик. Бросил курить. По утрам делаю гимнастику. Руки очистились. Окончательно вылечился от зуда! Никогда не считал нужным посвящать тебя в детали, но этот пункт требует изложения всей истории болезни. Делая раскопки в памяти, я определил, что первые признаки болезни появились в 1913 году. Первое лечение в 1917 году в Харькове. Болезнь развивалась, я делал упорные попытки лечения – рентген в Киеве, в 1924-м в Москве Ася направила к Гифо, токи д’Арсонваля. Далее перешел к неврологам – Довбня излечил на время (на полгода). Рецидив, лечился у доктора Нечаева, снова внушением, – не помогло. В Сталинграде тоже лечился безуспешно. Но там был хороший кожник, он рекомендовал простейшее средство, деготь, определенным образом разведенный. Однако бумагу пятнаю дегтем, с пальцев стекает. Тогда почти удалось себя вылечить, в тюрьме первые три месяца был совершенно здоров, но потом рецидив, дегтя не было – снова плохо. По приезде в Бийск снова очистилась моя “проказа”. Зуда нет. Сплю как младенец. Итак, двадцать лет болезни и почти непрерывного лечения, настойчивого и упорного, и я добился своего. Лечил себя частью по методу Довбни, а частью по методу Зощенко, то есть экспериментируя и изучая себя самого. Я понял уже давно, что само твое присутствие около меня – лучшее лекарство, которое освобождает меня от этой болезни. И не в физиологическом смысле, а в более возвышенном!
Как долго мы живем в отрыве друг от друга! Оказывается, прожить такой срок в воздержании не так трудно и вполне возможно. Редко-редко нападает физическое почти недомогание, а обычно я вполне корректен. Верно, от того, что все же живу богатой интеллектуальной жизнью, и происходит переключение, сублимация.
Вот за последние три-четыре недели я прочел:
Эддингтон. Теория относительности и квантов. Книга по физике. Законспектирована вся.
Шкловский. Теория прозы. Законспектирована.
Соболев. Капитальный ремонт. Роман.
Катаев. Время, вперед.
Статьи по животноводству в журналах.
Курс животноводства (бросил).
Книга стихов Брюсова.
Несколько номеров журнала “Фронт науки и техники”.
Эддингтона прислал Саша, Раечкин муж, за что ему огромное спасибо. Ошеломляющая книга. Грыз ее, как твердый маковик. Не все понял, а что понял – восхищался и был потрясен. Это нельзя рассказать вкратце. Трудно достаточно точно охарактеризовать отвагу физиков-мыслителей (Эйнштейн, Дирак и др.) и бесстрашие мысли.
Книга Шкловского по-другому хороша. Тоже острый мыслитель. И тоже не все понятно. Впрочем, он не хочет быть слишком понятным. Тогда не получится достаточного “остранения”. Когда я с ним встречался, он не произвел на меня впечатления столь глубокого мыслителя. Я не распознал!
Работаю довольно интенсивно, но все же день и вечер недостаточно уплотнены, и в щели пролезают растра ты дорогих минут.
А книги на моем столе, подготовленные для чтения, все растут и растут. Ко мне в комнату книги входят пудами, а выходят золотниками. Если книга читается три часа, то перечитать ее, законспектировать – еще пять часов. Метод кропотливый и трудный, но очень благодарный.
