В 6 ч. утра – “Вставать арестованным”, открывается дверь – иди умываться. Откидываешь книзу нары и идешь. Еще совсем темно. Зарешеченное маленькое окошко скупо дает утренний свет из-под самого потолка. В камере наступают светлые сумерки, когда уже можно читать, только к 8 час. Вот теперь и есть 8 час. утра.
После умывания сидишь в потемках и ждешь сторожа. Наконец слышишь “чай”. Он подходит к двери, просовывает через “глазок” двери нос чайника и наполняет подставленную чашку.
Целый день только и слышно: “Выводной! Оправиться!”. Звякает ключ, ведут.
В 5 часов темнеет – света не дают. Я в это время занимаюсь музыкой – упражняюсь в сольфеджио, вспоминаю разные пьесы, насвистываю, пою.
…Сосед справа – еврей (сидит за кражу), целый день поет еврейские песни и молитвы. Сосед слева тоже поет, военные марши, вальсы, а вчера неожиданно запел мелодию “О, мое солнце”.
Слышу в караульном помещении женский голос. Откуда, как? Оказывается, в одной камере сидит мальчик 12 лет, военно-музыкантский ученик. Отдали 7 лет “в музыку”. За обучение он обязан прослужить 5 лет. Теперь он ждет суда. Судится за шестой побег со службы. Бойкий умный мальчуган. Конечно, воспитывается первоклассный преступник. Одного солдата уволили в отпуск в Севастополь. Этот мальчик подделал его билет на двоих и поехал с ним, поступил музыкантом на военный корабль. “Всю жизнь моя мечта была – попасть туда”. Через пару месяцев навели справки и по этапу препроводили в полк. По дороге он сидел на многих гауптвахтах. Случилось быть в Воронеже, откуда он сам родом. Видел там мать. “Пришла, колбасы принесла, да начала плакать, а я этого не люблю – ушел к себе в камеру. Она перестала плакать, когда опять я вышел”.
У большинства людей взрослых при соприкосновении с этой бездушной жестокой военной атмосферой сильно черствеет сердце и навсегда засыпает ум, можешь себе, Маруня, представить через много лет опустошенную душу этого маленького человека.
У него впереди: арест до суда, суд, по суду – пребывание в дисциплинарной команде музыкантских учеников (детская), по отбывании наказания – отслуживание еще 3 года в полку.
…Ночи мучительныя. Вся постель немногоспящая – свернутый мундир под голову, одел шинель и уснул. Постели не полагается. Жесткие доски натирают бока, плечи, ноги. Уснешь на час, снова просыпаешься и ворочаешься. Тяжело это. Уж какой я нетребовательный к жизненным удобствам, в каких уже положениях не был – все же тяжело на досках спать.
Помню, в учениях пришлось одну ночь на земле спать. Прекрасно всю ночь проспал. Но и это ничего. Теперь день, не страшна ночь.
Сегодня почти доволен. Утром французский яз., днем – экономическая книга. Завтра занятия совсем будут хорошие. Сегодня до обеда совершенно незаметно перешло в после обеда, так как граница состояла из пары ломтиков контрабандного сыра. Караульного попросил, тот в лавку сбегал!
Сумерки, сумерки. 4 часа, кончаю день. Остается пять часов шагать. Заунывно поет сосед мой. В голове держу музыку. Сегодня – Рахманинов. Только бы минутку посмотреть на тебя сейчас, и… руки тихо поцеловать – ничего не вижу, прощай, детонька!
Все в голове вертятся стихи Баратынского. Хорошо помню. Лермонтова помню. Пушкина очень много.
5 ноября 1913
…Закончен опыт тюремного заключения. Я на частной квартире. Ожидаю приказа.
…В полк пригнали массу народу – запасных – тысячи полторы бородатых, рослых мужиков. Сейчас они перед окнами выстроились на обед идти. Медных и алюминиевых баков не хватило. Принесли из бани жестяные черные шайки и налили туда щей.
Вечером прошелся по казарме запасных. Масса народу, спят на соломе, не раздеваясь, храп, изредка со сна крикнет, ругнется. Простой народ. Целый год живу вместе с ним. Так вместе, что часто стираются наши отличия. Они все чувствуют меня равным – значит, нет речи о взаимном непонимании. Тяжелая, неинтересная масса. В большинстве случаев недобрые, неряшливые, любят успех и успевающему все простят, скверные товарищи, не очень умны, иногда безцельно и безпричинно жестоки (хулиганство), все уважают науку за ея выгоду.
Единицы всегда будут. Но я их видел – ах, как мало. Единиц собственно не было, были изредка единичныя поступки. Иногда разглядываю всех – о ком сохраню какие-нибудь воспоминания в моей, уже недалекой, новой жизни. Единиц нет, единичныя поступки забываются скоро – и останется какой-то однообразный, серый фон. Без людей, без душ, без пятен ярких. Серо, безцветно – оберточная бумага.
Даже обидно становится. Где Платон Каратаев? Где люди, давшие материалы для Снегурочки, для Бориса Годунова, люди Кремль строившие, люди разсказывавшие такие увлекательные песни, былины? Где хоть маленький сколок с Микулы Селяниновича, хоть случайно напомнивший Ивана-Царевича? Где Малявинские буйно-страстныя лица?
Неужели только потому, что мы в Оренбургской губ. Правда – губерния убогая, тоскливая. Но неужели где-нибудь в Пензе или Риге иначе. Единственно, что они могут хорошо сделать – пойти на войну и, не разсуждая, тихо умереть. Безропотно – и сколько прикажешь. Грустныя мысли.
ЧЕЛЯБИНСК – КИЕВ
ЯКОВ – РОДИТЕЛЯМ
5 ноября 1913
…И деньги, и письмо – все получил. Но все не выходит нам приказ! Переписка мне тоже сильно надоела – рад, что скоро окончится. Этот год показался в десять лет. Но все не верится. Пока не увижу вас на вокзале – не поверю. Мой год повлиял очень худо – не видел людей, театра, музыки, не мог хорошо заниматься. Получается только одичание… И никогда, верно, не хотелось так учиться, как теперь. И еще знаю, какия мучения ожидают меня, – ведь совершенно отучился учиться. Много времени пройдет, пока втянусь в занятия. Особенно беспокоит меня финансовое право, у меня здесь нет нужных мне книг, но их и в Киеве не просто добыть. Зато я изрядно прочитал по политической экономии. К сожалению, придется сдавать еще раз статистику, что обидно, потому что я сдавал ее еще на втором курсе, но теперь возрос объем и придется сдавать заново…
Да! Если можно – достаньте абонемент на симфоническ. концерты на декабрь. Очень хочется музыки. Теперь мое единственное утешение и развлечение – кинематограф. Часто хожу, а моей любимой книгой теперь сделалось расписание поездов.
ЧЕЛЯБИНСК – МОСКВА
ЯКОВ – МАРИИ
6 ноября 1913
Приказа все нет! План мой такой: как только отпустят, сразу на вокзал, проездом в Москве на день-другой, далее в Киев, сдаю экзамены (часть!), а потом приезжаю к тебе через 2–3 недели надолго. Дома никому не скажу о Москве. Они устали от ожидания. Но я устал еще больше – несколько ночей ты снилась… Ох, детонька, как без жены тяжело… Это у меня временами. Ты ведь и сама знаешь. Целую крепко, родная!
…Ничего, перетерплю. “Претерпевший же до конца – спасется”. Но ведь скоро конец. И какой блестящий конец. Почти что из-под ареста в Богословский переулок переулок на 4-й этаж, под самые небеса – не для райского ли блаженства? Мое прибытие на небеса свершится скоро. И ты будешь моей женой!
