– Понсоменер, – сказал я, – веди по прямой.
Так двигались еще четверть часа, а когда за деревьями проступила накатанная дорога, Рундельштотт рухнул, его подхватил Фицрой, а старый чародей прохрипел:
– Вот теперь можно… Наблюдайте за дорогой… Другой здесь нет…
– Отдыхайте, – ответил Фицрой и опустил его на траву.
Отряхивать воду с тела бесполезно, даже одежда почти высохла, кони устало щиплют траву, а мы залегли между деревьями, посматривая на дорогу.
У нас у всех хорошее зрение, но, как я заметил, не только я посматриваю на Понсоменера, а тот, чувствуя груз ответственности на своих плечах, все всматривался неотрывно в ту сторону, откуда дорога идет от моста к нам, а в какой-то момент сказал напряженным голосом:
– Там пыльное облачко…
Фицрой прошептал:
– Они?
– Еще не видно, – ответил Понсоменер тоже тихо, – но это не один-два всадника. Отряд…
Я всмотрелся, поднялся, хватаясь за дерево.
– Хорошо идут… Чую, у моста их ждали со свежими лошадьми. Тоже хорошо…
– А наших бросим? – спросил Фицрой.
– Не жадничай, – сказал я. – Нет ничего важнее скорости. По крайней мере сейчас.
В пыльном облаке начали поблескивать искорки, Фицрой покосился в мою сторону.
– Пора?
– Пора, – согласился я. – Но я лучше стреляю с земли.
– Я тоже, – сказал Понсоменер. Он взял в руку лук и, закинув вторую за голову, провел кончиками пальцев по оперению стрел. – Хотя они промчатся быстро, зато подо мной земля не будет ерзать и переступать с ноги на ногу…
Фицрой покосился на него в некотором удивлении, раньше Понсоменер не решался на такие длинные фразы. Рундельштотт взял посох в обе руки, направив набалдашником в сторону дороги, а Фицрой вытащил меч и начал дышать чаще и чаще, взвинчивая себя для стремительной схватки.
Пыльное облако как будто отстало, а всадники вынырнули из него, хотя, понятно, пыль всегда несется следом, а не впереди, это издали видим только пыль…
Понсоменер оттянул тетиву с уже наложенной стрелой и, почти не целясь, выстрелил, тут же ухватил вторую, третью, четвертую…
Я ждал, пока всадники на бешено скачущих конях приблизились на сравнительно прицельную дальность, принцессу закрывают своими телами несколько человек, но все-таки лучше в ту сторону не стрелять, я стиснул челюсти и, сведя кулаки вместе, открыл быстрый огонь.
Пятеро вылетели из седел, сраженные стрелами Понсоменера, и только тогда зашатался и упал на конскую гриву своего скакуна тот, в кого стрелял я, но я стрелял и стрелял, пока неслись навстречу, а потом мимо, слышал, как яростно завопил Фицрой, прогремел стук копыт и сзади, но опасности нет, я продолжил стрельбу уже вдогонку, пока не услышал крик Рундельштотта:
– Они уходят!
На дороге уже с десяток тел, испуганные кони с диким ржанием носятся, путаясь в брошенных поводьях, а за удаляющимся отрядом мчится с поднятым мечом Фицрой.
– Что за трусы, – крикнул я, с разбега вскочил в седло и направил коня на дорогу, – могли же…
Но понимал, что если дали четкий приказ только везти принцессу, то всяких схваток по дороге желательно избегать, это мы сплоховали, уверенные, что те остановятся для схватки, а мы в яростной борьбе одних убьем, других обратим в бегство, и принцесса будет освобождена.
Глава 10
Конь Фицроя в азарте несется за скачущими, меч в руке его хозяина взлетает над головой, и едва нагоняют заднего, удар обрушивается уже смертельный, наши кони только успевают перепрыгивать через трупы.
Рундельштотт на скаку шепчет какие-то заклятия, но пока эффекта не вижу, наше счастье в том, что большой отряд по узкой дороге через лес мчится медленнее, чем мы, одиночники, я приблизился на прицельную дистанцию и открыл стрельбу.
Понсоменер догнал на одном из поворотов, выстрелил дважды, но потом решил поберечь стрелы, а я сбросил на землю еще несколько человек, как вдруг весь отряд разделился, только трое понеслись по дороге, остальные ринулись в лес, замелькали за деревьями.
– Принцесса! – закричал я. – Кто ее видит?
Рядом со мной, потихоньку выдвигаясь вперед, идет на бешено скачущем коне Понсоменер, непривычно собранный и настороженный, всматривается, щуря глаза. Фицрой все еще со мстительными криками рубит отстающих, вдруг заорал:
– Там!.. Мелькнуло!
Рундельштотт крикнул:
– Да, я тоже что-то заметил…
Я промолчал, хотя и мне показалось, что на мгновение среди деревьев мелькнул голубой плащ принцессы, но так далеко, что мог и обознаться.
Понсоменер на скаку оглянулся, мне показалось, что на его безучастном лице появилось странное удовлетворение.
– Их всего шестеро, – сказал он, – и связанная женщина…
Фицрой вскрикнул:
– Ты увидел? Веревку?
– Нет, – ответил Понсоменер, – но так сидеть может только связанная… И привязанная.
Фицрой заорал:
– Умру, но на этот раз я их не упущу!
Кони, словно чувствуя нашу страсть, неслись изо всех сил, хрипя и роняя желтую пену. У похитителей кони выдохлись еще больше, я видел, как их шатает, наконец одна из нещадно погоняемых лошадей грохнулась, всадник вылетел через голову, перекатился по земле, попытался встать и ухватиться за стремя скачущего мимо, однако тот промчался…
Теперь отчетливо видно тоненькую женскую фигурку в голубом плаще, капюшон надвинут ей на лицо так, что вряд ли видит что-то кроме луки седла, руки связаны впереди, а ноги, я только сейчас рассмотрел, связаны одна с другой пропущенной под конским брюхом веревкой.
Понсоменер на полном скаку снял с плеча лук, а я не поверил глазам, когда все пятеро похитителей остановились, один поспешно вернулся за упавшим соратником, тот уцепился одной рукой за стремя и пытался бежать, сильно прихрамывая, но всадник ухватил его за шиворот и, втащив к себе, развернул коня и погнал к своим.
Оставшиеся пятеро выставили копья и приготовились к смертельной схватке.
Мы придержали коней, переводя на рысь, а потом на шаг. Пленницу оставили за спинами, но, к моему облегчению, никто не попытался взять ее в заложники, угрожая убить, если мы не оставим их в покое. Видимо, здесь только воины, а они до таких подлых трюков даже не додумаются.
Фицрой спросил неверяще:
– Неужели воинскую помощь поставили выше такой добычи?
– Им все равно не уйти, – ответил я хищно. – Они это поняли.
Рундельштотт не отрывал взгляд от пленницы.
– Вы разбирайтесь с мужчинами, – сказал он, – а я позабочусь, чтобы ее никто не тронул.
