Фицрой спросил опасливо:
– Какая функция?
– Достаточно важная, – ответил я. – Например, усилитель позиций на переговорах. Принцесса – всего лишь козырь… в умелых мужских руках.
– Женщина, – сказал он, сразу оживая, – ничто без мужских рук! А в их руках – все. Особенно если это наши.
– Наши загребущие, – согласился я. – Просто не представляю, как туда проникнуть. Штурмом не взять… Может, сдаться? Чтобы привели в тюрьму и посадили с преступниками… но не прокатит. Сюда отправляют только по суду…
– И только знатных, – уточнил Фицрой, – а не всяких там бродяг.
Он окинул меня уничижительным взглядом. Вообще-то мы, покинув города, тут же меняем яркие одежды на серые и невзрачные дорожные, в народе называют их немаркими, а я зову маскировочными, так что да, смотримся бродягами. Даже щеголеватый Фицрой с головы до ног бродяжистый, хотя появись перед нами женщина, он моментально превратился бы в принца, одетого для прикола в рубище.
Я сказал с досадой:
– Как бы еще убедиться, что принцесса там!
– Да никак, – ответил Фицрой.
– Понаблюдаем ночь, – решил я. – Два этажа с окнами. Неужели ни разу не подойдет, не пройдет мимо?
Фицрой буркнул:
– Как? Отсюда и саму крепость рассмотреть не просто. А ночью так и вовсе…
– Забыл о своем бинокле? – спросил я. – Давай покажу, как пользоваться. Там малость иначе, чем в моем прицеле.
Фицрой отнял от глаз бинокль.
– А сейчас я что делаю?
– Не знаю, – сообщил я. – Ты же человек несерьезный.
Он хмыкнул и отвернулся. За спиной едва слышно шелестнули кусты, я ощутил приближение Понсоменера.
Он сказал тихо:
– Лошадей расседлал. Всем дал овса, сейчас на выпасе. Место здесь тихое, дороги далеко, следов человека нет.
– Отлично, – сказал я, – хочешь посмотреть через бинокль?
– Наверное, – ответил он равнодушно.
– Жизнь только тогда жизнь, – сказал я, – когда видишь новое.
С биноклем он управился даже быстрее, чем Фицрой и Рундельштотт, странное свойство понимать вещи, сам настроил резкость и медленно двигал объективом, рассматривая не только крепость, она должна заботить больше меня, но и дальний лес.
После короткого обеда все трое залегли под укрытием кустов с оранжевой, красной и даже зеленой листвой, возбужденно переговариваются, даже вскрикивают, когда вдруг в объективе крупным планом появляется злое усатое лицо стражника, что смотрит так, будто их видит.
– Лучше по очереди, – посоветовал я. – Хотя дежурить и не всю ночь… Если принцесса там, то, как примерная девочка, спать ляжет вовремя, а вы к тому времени уже и фигу перед глазами не увидите.
– Еще малость, – сказал Фицрой. – Это же так здорово!..
Рундельштотт поинтересовался опасливо:
– А там точно нас не видят? А то когда вот так глаза в глаза…
Я не успел открыть рот, Фицрой, уже успевший насмотреться в оптический прицел винтовки и знающий, что такое бинокль, победно расхохотался.
– Они все слепые, как кроты!.. Или как мы, которыми были до того, как ваш ученик, мастер, прилепил нам эти штуки на глаза!
Рундельштотт бросил на меня взгляд, в словах Фицроя чувствуется и укор, что вот он, мастер, забыл о таких великолепных штуках, хотя, с другой стороны, они нужны вот таким ночным бродягам, а не мыслителю, что не выходит из лаборатории, создавая новые заклинания, призванные улучшить мир.
И понятно, что на такие штуки тут же обратил внимание именно я, у которого еще ветер и девки в голове, такие же дурные и ветреные…
Я пересмотрел в мешке свое снаряжение, больше всего места занимает сложенная снайперская винтовка, но ею, скорее всего, пользоваться не придется, это не для ближнего боя, а вот снаряжение, которым пользуются спятившие скалолазы… да, возможно.
Я начал дремать прямо над мешком, за спиной дорога все-таки долгая и тяжелая, как вдруг долетел ликующий, хоть и приглушенный вопль:
– Принцесса!.. Чем угодно клянусь, принцесса!
Я сбросил плащ и ринулся на голос. Фицрой, не отрываясь от бинокля, машет нам, повизгивает от возбуждения.
Мы с Рундельштоттом прильнули к окулярам. Понсоменер начал пристально вглядываться без всякого бинокля. Я смотрел на окна, чуть уменьшив расстояние, чтобы видеть все на двух этажах, а когда у одного из окон снова появилась фигурка, поспешно увеличил изображение.
Нет, не принцесса, Фицрой ошибся, просто молодая, миловидная и очень чистенько одетая девушка.
Фицрой тоже рассмотрел, сказал сердито:
– Принцессу не станут держать как простую воровку!.. Ей даже не могут выдвинуть никакого обвинения, разве не так?.. Потому содержат с подобающими принцессе почестями.
– Хочешь сказать, – переспросил я, – там у нее служанки?
– Не мужчины же раздевают, – ответил он с негодованием.
Я подумал, сказал в сомнении:
– В заключении могут быть и другие знатные женщины. Какая-нибудь герцогиня, вздумавшая совершить переворот… или не позволившая королю задрать ей подол. В этом мире это еще случается.
Фицрой спросил с надеждой:
– Будем готовиться к штурму?
– Да, – согласился я. – Всю жизнь мечтал спасать из лап короля его очередную фаворитку, впавшую в немилость!.. Сперва убедимся, что там есть и принцесса. Я имею в виду нашу принцессу, а остальные принцессы нам не принцессы!
Рундельштотт проговорил с сомнением:
– А если еще и фаворитку вызволим?
– Даже если двух, – сказал я твердо. – Или трех! Всех Фицрою. Его не жалко, часто перечит законной власти.
Фицрой фыркнул:
– Это ты законная?
– На время похода, – напомнил я, – я сатрап и диктатор!.. А потом снова эта сраная демократия, что погубит мир. Как видим, тюрьма укреплена против целого войска. То есть если какой-то феодал попытается освободить своего сторонника, его армия разобьется о стены с огромными потерями. Здесь могут держаться в обороне столько, насколько хватит запасов провизии, а этого, уверен, в подвалах полно. А тем временем неспешно и грозно подойдут королевские войска.
Фицрой сказал в нетерпении:
– Не темни, это и так понятно. Как будем освобождать принцессу?
– Я думал, – ответил я, – посыплются предложения… Ладно, тогда нужно сперва разведать. Может быть, даже успею за эту ночь?
Рундельштотт пробормотал:
– А что разведать?
– Рискованно сразу начинать спасать, – пояснил я. – Можно попасть даже не в ловушку, хотя как без них, родимых, таких необходимых для жизни и процветания страны, а просто заблудиться в узких коридорах, где очень легко держать оборону, а вот наступать как-то не очень.
