– Тогда выступаем на рассвете!
Дороги в Уламрии хороши, как и везде в королевствах, где власть в руках короля, а не растащена гордыми и в огромной степени независимыми лордами. Даже через лес прорублены просеки, если уж слишком велик и дремуч, а на объезд нужно тратить сутки.
После Шацина мы двигались, почти не скрываясь, только принцессу старательно маскируем под застенчивого мальчика. Рундельштотт у нас вроде Гильгамеша, везде побывавшего и все повидавшего, сообщил, что еще через двое суток окажемся на землях Верхних Долин, где правит король Песканель Третий, к имени которого все чаще добавляют «Доблестный», хотя особыми доблестями не отличился ни в войнах, ни в дипломатии.
– Так это же хорошо, – сказал я. – Для населения лучший из королей тот, который сидит себе во дворце и развлекается с бабами. Даже самые победоносные войны разоряют королевство и уменьшают популяцию… ну, это такое население, что так, для статистики. Его можно убивать и грабить, но лучше этого не делать, хоть и не жалко.
Он пробормотал с одобрением:
– Понимаешь…
– Не очень, – сознался я. – Это я других повторяю. Великих! У нас великими считаются не короли, как было раньше, а мудрецы.
– Странное королевство, – сказал он. – Трудно в такое идеальное поверить.
– Идеального мало, – возразил я, – мудрые тоже еще как дерутся! Только уже не ради грабежа и захвата новых земель, а чтобы навязать другим свои взгляды… Понсоменер! Там стадо кабанов!
Из-за дальних деревьев донесся голос Понсоменера:
– Я везу оленя.
Фицрой, услышав такое, послал коня вперед, принцесса так прижалась к его спине, что почти приросла.
Понсоменер чуть придержал коня, и я видел в просвете между деревьями, как Фицрой рассматривает и, тыкая пальцем, считает отростки на рогах, а сам олень, лишь чуть-чуть прихваченный веревкой, красиво свесил с одной стороны конского крупа рогатую голову, с другой – толстую задницу.
На обеде пришлось задержаться чуть дольше, чем я планировал, но добыча на охоте – святое дело, и хотя у нас вовсе не охота, а важная государственная операция по спасению особо важного заложника, однако охота превыше всего, а как же!
Оленя освежевали, разделали, Фицрой вырезал особо нежные куски и сам их жарил для принцессы, а она сидела в плаще, как птенец в гнезде, и смотрела на него счастливыми глазами.
Потом снова дорога, которая была бы короче, будь принцесса мужчиной, мы вообще могли бы оказаться на границе Нижних Долин, но принцесса – принцесса, потому долгая и неспешная езда через лес, Понсоменер к вечеру выбирает место для ночлега, затем сытный ужин и сон на свежем воздухе в очерченном Рундельштоттом магическом круге, защищающем от ночной нечисти.
Я спал чутко, не слишком комфортно быть командиром, отвечаешь за всех, для меня непривычно отвечать даже за себя. Отвечать еще и за других совсем дико, однако же я вроде бы сильнее и умнее их, пусть даже не умнее, а больше знаю, все равно это накладает или налагает.
Проснулся первым, хотя вообще-то поспать и понежиться люблю, остатки сна улетели еще когда спал, никогда бы не подумал, вскочил с закрытыми глазами, уже зная, что кому делать, как действовать и как не терять ни минуты.
– Завтракаем!.. Чистим зубы!.. Зарядка!.. Шнель-шнель!
Они таращили на меня сонные глаза, даже Рундельштотт приподнялся на локте и поинтересовался:
– Что за ритуал?
– Завтракать?
– Нет, но… чистить зубы? А что такое зарядка?
– Человек должен заряжать себя энергией, – сказал я, – магией, бодростью, силой, отвагой и прочими ненужными вещами. Почему ненужными? Да потому что у нас все это есть! И много, девать некуда.
Понсоменер с его удивительно неспешными движениями моментально раздул жаркий костер на остатках углей, Фицрой разложил еду, перед принцессой оказалось самое лакомое, она сонно таращила заспанные глазки, только что в тепле и защищенном уюте в кольце рук Фицроя, и тут вдруг снова в грубом мире, где и погрезить не дают…
– Кушайте, ваше высочество, – проговорил Фицрой сладеньким голосом, – вы такая худенькая, как стебелек!.. Вам нужно больше кушать…
Она пропищала:
– Сестра мне говорила, что мужчины больше любят толстых, но мне почему-то не кушается больше, чем… Но вы меня и такой любите?
Фицрой воскликнул, весь превращаясь в факел:
– Ох, ваше высочество! Да я… да мы…
– Ну вот и…
Я торопливо вскрикнул:
– Ваше высочество, молчите, умоляю вас!.. Вы так невинны, что можете брякануть такое, что и на голову не налезет!
Она посмотрела на меня в изумлении огромными глазами дорогой куклы.
– А зачем на голову?
Я сказал мстительно:
– Это к Фицрою. Думаете, он у нас только красивый? Он еще и умный.
И, не слушая, как он будет объяснять, повернулся к степенно завтракающему Рундельштотту.
– Мастер, как спалось?
– Не хуже, – ответил он степенно, – чем в лесу… Ах да, мы же в лесу! Упражняешься?
– Еще нет, – признался я. – Мне нужна обстановка…
– Ее никогда не будет, – ответил он серьезно. – Никогда!.. Потому магом тебе не быть.
Я сказал тихонько:
– Да я вообще-то стараюсь, мастер. Только в моем королевстве стыдно было признаваться, что работаешь, трудишься… Это как бы громко орать, что вот нет таланта, потому все задницей. Те, кто усиленно трудится, врут, что само пришло…
Он поморщился.
– Да, это знакомо. Тогда хорошо, что понимаешь. Но дисциплинируй мозг! А то, знаешь ли…
Я прошептал:
– Понимаю, это связано с опасностью…
– Великий маг Велизардар, – сказал он серьезно, – вот так исчез двести лет тому. Во сне. Что-то приснилось, видимо. Предполагают, во сне перенес себя куда-то или пробил портал в очень опасное место… И погиб, не успев проснуться.
Я сказал устрашенно:
– Ого! А как во сне себя контролировать?..
– Учись, – сказал он. – Иначе будешь опасен не только себе.
Понсоменер выждал, когда Фицрой возьмет последний кусочек для принцессы, вытряхнул крошки хлеба со скатерки в траву, пусть и муравьи попируют, а мы вслед за ним начали подниматься, слушая, как лес наполняется птичьим щебетом.
Глава 4
Так мирно и безмятежно проехали и этот день, дорога часто шла под уклон, кони двигаются быстро.
Огромное оранжевое солнце дважды полностью исчезало за плотными тучами, что вообще-то редкость, за все время я только раз видел небо целиком в тучах.
Белое промелькивало дважды, но я успевал увидеть его только раз на самом краешке, свободном от туч, а потом уже почти в зените, где среди сплошного покрова на пару минут образовался разрыв.
