– Принцесса! Я еще тот лебедь!
Она посмотрела на него добрыми глазами, взгляд стал совсем беззащитным, как у молоденькой серны.
– Да, конечно, глерд Фицрой…
– Он и поет, – сказал я, – как лебедь. Правда, красивый?
Она мягко улыбнулась:
– Очень красивый.
Фицрой гордо приосанился и посмотрел на меня свысока.
Пару раз встречались бегущие по дну ущелья быстрые ручьи, вода холодная и удивительно чистая, здесь одни камни, я повторил это про себя, а ноздри уловили запахи травы и цветов. Стены ущелья начали медленно отступать в стороны, насмотревшись друг на друга, уходить в землю, а впереди все отчетливее проступает желтый простор с огромным оранжевым солнцем на горизонте.
Трава высокая, желтая, с сочными стеблями, небо высокое, я вздохнул полной грудью и услышал, как поблизости Фицрой пробормотал:
– Наверное, я все-таки степняк? Мое королевство все покрыто лесом, но мне на просторе как-то больше…
Принцесса воскликнула с восторгом:
– Как бы я хотела здесь жить!.. Посмотрите, какие веселые в ручье рыбки!.. Как играют!.. Как бы хотела стать такой рыбкой…
Фицрой пошарил взглядом по ручью, словно искал там еще кого-то, но не нашел, ручей не река, разнообразия мало.
Понсоменер придержал коня, ожидая нас, вытянул руку в сторону.
– Уламры. Армия. Не шумите.
Мы покинули седла и, подбежав к загораживающим дорогу деревьям, отыскали местечки, где можно смотреть из-за кустов.
Я впервые видел конницу уламров на марше. По четверо в ряд на крупных лошадях, впереди знаменоносец крепко держит древко с трепещущим на ветру черно-красным полотнищем с оскаленным львом, у всех воинов лица суровые, жестокие, подчеркнуто мужественные.
Почти все, как я отметил, высокие, в плечах широкие и в прекрасных доспехах, у каждого в руке копье, а из-за спины торчит рукоять меча. За первой сотней проехала вторая, у этих копья короче и легче, все в металлических кольчугах, на головах шлемы с перьями на острие, штаны из кожи, сапоги добротные, а кроме меча за спиной у каждого еще и по кинжалу на поясе.
– Хорошо вооружились, – заметил Фицрой. – Чувствуется, Антриас обожает войну.
– Странно, – сказал я, – его королевство не выглядит бедным.
Фицрой посмотрел на меня несколько удивленно.
– А почему ему быть бедным? Ах да, все уходит на армию?.. Да, содержание такой армии обходится дорого, но он нещадно обирает побежденных. Разве у вас не так?
– Не так наглядно, – пробормотал я. – Ладно, если они будут двигаться в таком темпе, то война не начнется еще пару месяцев.
– Не поскачут же они вперед, – сказал он саркастически, – оторвавшись от обозов?
Они выскочили из-за гребня и ринулись в нашу сторону, сперва молча, потом дико заорали, а мы, понятно, должны в ужасе пасть на землю. Понсоменер быстро-быстро начал выпускать стрелы, я видел только блюр на месте рук, и десяток стрел ушло раньше, чем я создал два пистолета и, сведя кулаки, начал нажимать на скобы, стараясь удержать прицел.
Фицрой, то ли в ужасе, что опоздал, то ли красуясь перед принцессой, прыгнул вперед со вскинутым мечом, красиво и страшно вскрикнул, явно рисуясь, ударил удлиненным лезвием.
Рундельштотт укрыл принцессу плащом и повернул ее голову так, чтобы уткнулась ему в грудь лицом и не смотрела, как оружие рассекает головы и вспарывает животы, только Понсоменер убивает красиво, как бы даже не убивает, а просто выводит из строя, хотя они и не в строю, но все равно в строю…
Я не успел увидеть, откуда прилетел молот, Понсоменер рухнул с коня как подкошенный. Двое разбойников набросились на него с ножами, я видел быстро взлетающие клинки, пустил коня в их сторону, стреляя безостановочно.
Разбойники рухнули, Понсоменер распластался на земле, оглушенный и с кровью на лице, но рубашка спасла от острых клинков, и когда мы с Фицроем подняли его с земли, он прошептал слабым и прерывающимся голосом:
– Что вы наделали… Теперь все попадетесь…
Фицрой буркнул:
– А что, надо было тебя оставить?
Понсоменер сказал прерывающимся голосом:
– Я… никто… меня можно было оставить… спасайте принцессу…
– Все правильно, – сказал я с досадой, – но ты принес мне присягу верности! За это я, в свою очередь, обязался защищать тебя и твои интересы. Так что умно или глупо, но присяга и для меня присяга… кто бы подумал, что я такой дурак! Сам бы себе плюнул в рожу. Ехать сможешь или привязать на коне?
Он прошептал разбитым ртом:
– Смогу… Хоть как-то, но смогу… Но если погоня, то я останусь, а вы идите…
– Ты нам не указывай, – сказал я строго. – Сейчас мы один за всех, все за одного! Этим бандитским лозунгом будем руководствоваться, пока не выберемся к своим, потому что это демократично и выгодно, а демократы везде, где выгодно…
Фицрой придирчиво смотрел, как я дал Понсоменеру проглотить красную пилюлю и наложил на лоб две полоски пластыря, после чего Понсоменер заметно ожил, явно не признавался, что голова раскалывается от боли.
Рундельштотт пробормотал:
– Не разбойники это, а просто… невежественные люди, все еще считающие эту землю только своей.
– Что за племя? – спросил я.
Он пожал плечами.
– Не все ли равно? Все равно скоро исчезнет. Либо истребят, либо вольются в народ уламров. Или верхнедолинцев.
Вдогонку к медленно всползающему оранжевому гиганту выскочило из-за края земли карликовое белое, Фицрою и даже Рундельштотту с Понсоменером хоть бы что, даже не щурятся, а мне этот нещадный блеск бьет по глазам, стоило бы взять еще и солнцезащитные очки.
Рундельштотт иногда косился в сторону неба, часто хмурился. Фицрой заметил, спросил:
– Что там, драконы?
Старый чародей покачал головой.
– Хуже.
– Голые бабы с крыльями? В смысле, гарпии?
– Солнце, – ответил Рундельштотт коротко. – Не успеет зайти, как выскочит зеленое. Без оранжевого будет светить недолго, однако успеет натворить…
Фицрой сразу же начал вертеть головой, привстал на стременах, но не перестал придерживать принцессу в одеялке плаща.
– Вон там горы близко!.. Если доскачем, то в пещере…
– Там нет пещер, – сообщил сонным голосом Понсоменер. – Нужно ехать прямо. Как ехали.
– А солнце? – спросил Фицрой.
– Впереди склеп, – сказал Понсоменер.
Фицрой поерзал в седле, посмотрел орлом-стервятником.
– Давно разграблен? Или что-то осталось?
Понсоменер остановил коня, огляделся. Фицрой сказал быстро:
