– Где, где склеп?
Понсоменер протянул вперед руку.
– Вон там… Куст малины, дальше трава…
Рундельштотт проговорил с неуверенностью в голосе:
– И что, целиком ушел в землю? Тогда это эпоха династии Центоврии, а то и вовсе Акерра Седьмого.
Фицрой заорал ликующе:
– И не разграблен?.. Давайте побыстрее отроем! Где тут люк?
– Какой люк, – буркнул Рундельштотт. – Если в самом деле склеп, то наткнемся на крышу. Лучше рыть вдоль стены, чтобы откопать дверь.
– Так чего мы, а? – спросил Фицрой. Он соскочил на землю, сказал радостно: – Мягкая!.. И деревья далеко, корни мешаться не будут…
Копать пришлось много, хотя крыша отыскалась легко, всего около полуметра земли с травой и малинником, но ее не пробить, пришлось рыть сбоку, угадав лицевую сторону, но солнце начало опускаться слишком быстро, Рундельштотт поглядывал на него все пугливее, наконец сказал с отчаянием:
– Не успеваем… Ладно, отойдите в стороны!
Он встал на гранитную плиту крыши, вытянул ладони и начал проговаривать тяжелые, как сам этот склеп, слова.
Между ладонями возник шар огня, мы не успели рассмотреть, как метнулся Рундельштотту под ноги. Раздался треск, шипение, взметнулся черный дым.
Чародей отступил на шаг от отвратительной дыры с красными оплавленными краями, покачнулся. Понсоменер поддержал его так, словно знал все заранее.
Фицрой сказал в возбуждении:
– Сейчас остынет, я пролезу! А у тебя, Юджин, задница широкая, побудь здесь.
Понсоменер поднял голову к небу.
– Сейчас вылезет.
Фицрой с отчаянным воплем прыгнул к дыре, начал протискиваться, одежда на нем задымилась, но он выпустил воздух из груди и провалился вовнутрь.
Через мгновение донесся голос:
– Здесь неглубоко! Давайте ее высочество!
Мы быстро опустили принцессу в дыру, затем Понсоменер подвел Рундельштотта, помог спустить ноги, придержал, а там снизу, как я понял, уже ухватил Фицрой. Понсоменер полез следом, а я подошел, всмотрелся, сердце мое тревожно екнуло.
Фицрой сострил, но я в самом деле не пролезу. Не столько задница, с нею в порядке, но плечи раскачал на тренировках дай боже, сам любуюсь, но теперь застряну точно. А у Рундельштотта больше нет сил, прожег и так огромную дыру в гранитной плите толщиной в полметра.
Снизу донесся крик:
– Ты лезешь? Давай быстрее!
– Сейчас, – ответил я. – Коней привяжу, а то разбегутся…
Из-за края земли выдвинулось зеленое, как молодая лягушка, солнце, заблестело ярче и ярче, а когда помчалось к зениту, блеск стал невыносимым.
Я опустил голову и только теперь ощутил, что жар опалил не снаружи, как большое оранжевое, а изнутри… Странное ощущение, сладкая боль, словно все внутри зачесалось, все нервы, каждый нейрон, а потом боль стала обжигающей…
– Терпи, – прошипел я, корчась, – ты же уже попадал под зеленое… Ну и что, если тогда одни ноги… Сейчас больше… Как же больно!..
Жар утих внезапно, я упал на четвереньки, сейчас бы лечь, но мы социальные существа, заставил себя дотащиться до оплавленной дыры и, присев, крикнул:
– Как вы там?.. Луна проступила на полнеба, страшная, красная, от нее чесотку не подхвачу?..
Снизу донесся голос Фицроя:
– Ты совсем дурак?.. Или сумел от зеленого спрятаться?
– Оранжевое еще не зашло, – объяснил я, – когда зеленое выскочило. А зашли вместе… Что-нить нашли?
Фицрой крикнул зло:
– Не знаю! Там старик с Понсоменером шарят. А меня всего трясет, тебя же могло убить!
– Я толстокожий, – сообщил я. – Спасибо, Фицрой.
– За что?
– Что беспокоишься, – произнес я, – а мог бы…
Его голос донесся, как из дальнего подземелья:
– А я уже там, сундуки вскрываю!
– И много их там? – спросил я.
Он ответил едва слышно:
– Пока ни одного…
И все-таки во мне произошло нечто. Тот внутренний ожог что-то все-таки сделал. Скорее, навредил, вредит нам почти все, а помогаем себе сами, но, чувствую, этот вред можно обернуть на пользу, если сумею, что-то во мне бурлит и требует выхода…
Я посмотрел на другую сторону поляны, мысленно наметил там место, где окажусь, и всеми фибрами и всем-всем, что есть во мне, возжелал оказаться там.
Секундное головокружение, едва не упал, потому что мир сместился, передо мной густой лес, торопливо оглянулся.
Поляна с брошенной ямой и оплавленной дырой в гранитном основании сейчас шагах в двадцати. Не помню, то ли и хотел скакнуть на это расстояние, то ли на большее не хватило силенок, но и это хорошо, даже прекрасно…
Из дыры в плите поднялась голова, это Фицрой, поискал меня взглядом.
Я крикнул:
– Я здесь!.. Да не волнуйся ты. Ягоды ищу, грибы собираю, только они удирают…
Он едва не зарычал:
– Что ты за дурак? Мог погибнуть!
Я смотрел, как он с трудом протискивается наверх, упираясь руками в гранит и виляя всем телом, сказал неожиданно:
– Спасибо, Фицрой.
Он спросил с подозрением:
– За что?
– Даже сундуки оставил, – напомнил я. – Это же какая жертва…
Он выбрался наверх, выпрямился. Лицо оставалось злым.
– Вот-вот! Из-за тебя. Теперь ты мне должен два сундука с сокровищами. Нет, там было три!
– Но вас же и было трое…
Он отмахнулся.
– Да кто бы им дал? Один – деревенщина, второй – старик, ему уже к бабам не ходить, а кресло-качалка и теплое одеяльце на ноги у него есть… Ты в самом деле цел? Или как?
– Да цел, цел, – заверил я. – Зеленое промчалось еще при оранжевом. За горизонт ушли вместе. Меня не зацепило. Там те двое долго будут копаться? Мы же не грабить могилы пришли, а прятаться от зеленого солнца!
Фицрой плюхнулся у ямы на живот и, свесив голову в дыру, прокричал:
– Все ценное, что пролезет, давайте сюда!.. Остальное заберем потом, когда посвободнее будем. Понсик, запомни место!
Снизу донесся едва слышный голос Понсоменера:
– Да я всегда о нем знал…
Глава 8
Мешок за спиной Понсоменера стал вдвое больше, а Фицрой напялил себе на пальцы несколько колец и перстней, уверяя нас, что все волшебные. Принцесса от подарков отказалась мягким голоском, ей, оказывается, старшая сестра запретила принимать подарки от мужчин, молодец Королева Змей, все-таки заботится, хотя это и в ее интересах тоже.
