– Спасибо, Карл-Йохан, что ты так быстро приехал, – поблагодарил он и отвел его в спальню.
Карл-Йохан Хенриксен совершил то, что полагалось, и, снимая стетоскоп, серьезно посмотрел на старика.
– Мне очень жаль, но она ушла на вечный покой.
Дрожащими руками он написал свидетельство о смерти, казавшись при этом более потрясенным, чем даже сам Курт.
– Что ты теперь намерен делать?
– У меня есть договор с одним из наших сторонников, отличным гробовщиком из Карлслунда. Только что я с ним говорил, отправлюсь к нему вечером. Завтра пойду к священнику. Беата упокоится в старой части кладбища у самой церкви Брёндбюостер.
Старик взял свидетельство о смерти, прослушал соболезнования Карла-Йохана Хенриксена и протянул ему руку.
Таким образом завершилась долгая, почти вечная глава жизни.
Вот уж поистине насыщенный день.
Взглянув на жену, Вад обнаружил, что она почти окоченела. Как же скоротечно бытие…
Затем он прибрал спальню, привел в порядок Беату, взял ключи от машины, зашел в сарай, открыл бокс и увидел, что темное тело, лежавшее на бетонном полу, все еще дышит.
– Ну, продолжай в том же духе, жалкий арабишка. Если ты не подохнешь к моему приходу, придется тебе помочь.
Глава 38
Сентябрь 1987 года
Чем ближе Гитта подъезжала к Копенгагену, тем четче оформлялся ее план.
Десять миллионов – большие деньги, но у Нэте их несравненно больше, а когда тебе всего пятьдесят три года, как Гитте в данный момент, десяти миллионов на оставшуюся жизнь оказывается совершенно недостаточно. По крайней мере, с таким отношением к деньгам, как у нее, и с такими мечтами, какие она лелеяла. Если проявлять осторожность и впредь столько не пить, она легко может прожить еще три-четыре десятка лет, а тут, даже ничего не смысля в бухгалтерском деле, становилось ясно, что десятью миллионами не ограничишься.
В связи с этими обстоятельствами план Гитты заключался в том, чтобы попытаться завладеть всем, что принадлежало Нэте, – движимым и недвижимым. Средство и способ она пока не придумала, это зависело от ситуации. Лучше всего было бы, если б Нэте по-прежнему легко поддавалась манипуляции. Однако если она действительно была настолько больна, как сообщила, дело заключалось лишь в том, чтобы использовать ее, пока еще возможно. Всю эту ерунду с завещаниями и подписями она в состоянии уладить.
Если же вдруг окажется, что у Нэте другое мнение, можно будет пустить в ход более жесткое средство. Сейчас Гитта этого совсем не желала, но при необходимости и отказываться не собиралась. Прежде она не раз отправляла неизлечимо больных людей к Создателю гораздо раньше, чем было предназначено им судьбой.
Именно Рита Нильсен впервые обнаружила слабость Гитты к женскому полу. Когда она приближалась к Гитте со своими мягкими губами и взмокшей челкой, у той пересыхало во рту. Естественно, подобные вещи были запрещены, но если Рита была возбуждена, Гитта могла в любое время приказать ей отправиться с нею на болота. Именно она устанавливала правила игры.
А потому было восхитительно и приятно, что фрёкен Нильсен оказывалась более чем податливой. Как и то, что это мягкое тело искало удовлетворения, и Гитта могла его предоставить.
Это тянулось ровно до тех пор, пока Рита ее слушалась, но однажды вечером, когда она поднялась и натянула на грудь блузку, с подчинением было покончено.
– Я хочу выбраться отсюда, и ты должна мне помочь, – заявила она. – Скажешь директрисе, что я исправилась, и рекомендуешь отпустить из нашего заведения, поняла?
К подобной интонации из уст девушек со Спрогё Гитта не привыкла и совсем не желала с ней мириться. Как только наставница приходила в ярость, девушки разбегались в разные стороны, и так должно было продолжаться и дальше. Они восхищались новой сотрудницей и опасались вспышек ее гнева.
Никто не злоупотреблял штрафными комнатами больше, чем Гитта. Никто не давал такого жару, как она, когда кто-то из девушек проявлял дерзость. А остальные наставницы считали это замечательным качеством и стремились подражать ей, ведь она являлась медсестрой и вела себя как подобает.
Гитта на мгновение задумалась о том, чтобы ударить Риту за дерзость, но колебалась слишком долго и вдруг получила энергичную пощечину. У нее прервалось дыхание, и наставница повалилась на спину. Что позволяет себе эта примитивная шлюха?!
– Ты прекрасно понимаешь, что я могу полностью разрушить твою жизнь. Я с легкостью опишу каждую деталь твоего тела, причем в присутствии директрисы, если ты откажешься мне помочь, – спокойно сказала Рита, возвышаясь над ней. – Я расскажу надзирательнице, как ты принуждаешь меня ощупывать тебя, и после моего описания твоего тела она запросто поймет, что я не вру. А потому ты отправишь меня обратно на материк. Я прекрасно знаю, что такое решение принимают врачи, но и ты вполне справишься.
Гитта проследила глазами за вереницей гусей, пролетавших над верхушками деревьев, и слабо кивнула.
Рита попадет на материк, но только когда будет удобно самой Гитте.
Ни днем раньше.
На следующее утро Гитта посильнее натерла себе щеки и яростно постучала в дверь надзирательницы, после чего предстала взгляду женщины, сидевшей за столом, тут же ужаснувшейся от неожиданности.
– Господи! Что стряслось?
Гитта затаила дыхание и слегка повернулась, чтобы надзирательница имела возможность рассмотреть не только то, что ее белый халат был изорван в клочья, но и то, что на ней не было нижнего белья.
Наставница вкратце описала, как непредсказуемая, сексуально невменяемая психопатка Рита Нильсен сорвала с нее одежду прямо за прачечной, повалила на землю и раздвинула ей ноги.
Она говорила нарочито взволнованным голосом и стыдливо потупилась в пол, повествуя о нападении и тщетных попытках обороняться.
– В связи с этим я хотела бы посоветовать заключить Риту Нильсен в штрафную комнату на десять суток и, кроме того, лишить ее всех привилегий, – заключила она, предчувствуя по барабанящему пальцу и полному ужаса взгляду надзирательницы, что все так и будет исполнено.
– Затем мы должны рассмотреть вопрос о стерилизации и последующей отсылке с острова. Ее сексуальная озабоченность настолько чрезмерна, что я уверена – она станет большим бременем для общества, если не принять меры.
Пальцы надзирательницы сжались. Ее глаза внимательно изучали перемазанную грязью шею Гитты.
– Конечно, Гитта Чарльз, – только и сказала она, поднимаясь из-за стола.
С Ритой предстояло еще много возни, однако все обвинения в адрес Гитты были отклонены, и сама девица явно была потрясена тем, что ей не просто не удалось подчинить любовницу, а придуманная уловка оказалась обращена против нее самой. Настоящим блаженством было оказаться на месте Гитты в те минуты.
