– Не помню, – слабо покачала головой Агния Михайловна,
сдвигая платок с лица. – Как за Сашенькой побежала – помню. Потом вижу, за ней
идет мужчина, вижу – ударил он ее, навалился сверху… А дальше ничего не помню.
Кричала я вроде бы…
– Громко кричишь, Михайловна, – одобрительно сказал
Соловьев. – И бегаешь быстро. И это очень хорошо, потому что я уж совсем было
примерился на этого разбойника свою авоську обрушить, а тут как раз ты
подоспела со своим поленом. Полену-то ничего, а вот моей авоське худо пришлось
бы…
Александра повела глазами. На снегу валялась коричневая
матерчатая сумка, из которой торчали горлышки пивных бутылок.
Она устало покачала головой. Ох, Соловьев, Соловьев! А как
же бронхит?!
Соловьев проследил за ее взглядом – и резко поскучнел,
наверное, тоже вспомнив о своем бронхите и озаботившись состоянием здоровья.
– Ну, я пошел, что ли? – сказал хрипло, поднимая сумку и
делая некую попытку спрятать ее за спину. – До свиданьица!
– Как это – пошел? – Агния Михайловна, наконец, справилась с
шубкой и толком завязала платок. – Какое может быть до свиданьица?! В милицию
этого-то надо! Ах ты тварь черномазая, ах ты нечисть! – Она с силой пнула
поверженного врага под ребро.
Тот слабо застонал и повернулся на бок.
– Живой, что ли? – разочарованно протянул Соловьев. – Эх,
мало ты ему, Михайловна… А ведь и правда – черный!
Александра с содроганием уставилась на лежащего. При слове
«черный» вдруг вспомнился вежливый африканец с его аллергией на «пульсия»,
однако перед ней был никакой не чернокожий, а просто человек, как принято
выражаться, кавказской национальности: смуглый, горбоносый, с худым лицом,
которое почему-то показалось Александре знакомым.
Да ведь это тот самый «сын гор», который пытался втиснуться
вслед за ней в переполненный 27-й! Ну да, она сошла с трамвая, вспомнив, что
забыла кассеты для Агнии Михайловны, а «сын гор» вроде бы остался стоять на
остановке… Странно, что они снова встретились в Высоково и он избрал именно
Александру объектом грабежа.
Странно? А не хватит ли быть наивной дурочкой? Вовсе не
случайно они «встретились». Наверняка этот тип выслеживал ее. То-то целое утро
было ощущение, что позади, обочь, вокруг мелькает какая-то тень, Александра
беспрестанно чувствовала присутствие постороннего, и вот, стоило ей остаться
одной на пустынной улице, он напал! И если б не Агния…
– А вы почему за мной побежали, Агния Михайловна? – спросила
она, с любовью глядя в заплаканные глаза, окруженные потеками черной туши.
– Да как же? – всплеснула та руками. – Да что ж ты мне не
сказала, что сестра твоя… Я как увидела ее на экране, меня за сердце так и
взяло: нету этой девочки в живых! Я такое сразу чую, ко мне ведь специально
люди приходят, у кого родственники без вести пропали, чтоб узнать, живой
человек или помер уже. И сразу вспомнила, как Наденька-покойница про
девушку-бегунью рассказывала, а ты тогда вся побелела… Господи, думаю, бедная
Сашенька, сколько вытерпела в одиночку, да еще я с этими кассетами ее мучила.
Ну и подхватилась, и побежала. – Она порывисто обняла ошеломленную Александру.
– Смотрю, а этот абрек… Чего ему от тебя нужно было, а, Сашенька?
Александра качнула головой, не столько показывая: не знаю,
мол, – сколько пытаясь отогнать внезапно вспыхнувшую догадку.
Абрек… Точно так же говорил там, в подвале, «оператор»:
абрек!
И вдруг порывисто, словно боясь передумать, она засучила
правый рукав тесноватой кожаной куртки нападавшего. Клетчатая рубаха, надетая
под курткой, показалась знакомой до того, что рот Александры наполнился
кисловатой слюной от отвращения. Обрывая пуговку, вздернула манжету – и
обмерла, увидев повыше запястья уродливый расплывчатый шрам.
* * *
Он не сбежал, а слетел с лестницы, словно за ним кто-то гнался.
Вернее сказать, он сам гнался. И если повезет…
Выскочил, шарахнул дверью подъезда – и на мгновение ослеп от
влажной, студеной темноты. Замер, напрягая зрение.
Да неужели опоздал? Неужели этот мерзавец уже смылся?
Нет… Он не мог ошибиться: этим человеком, неуклонно, как
день – на пути ночи, возникающим на его пути, владело еще что-то, кроме тяги к
той же самой женщине, к которой судьба невольно притянула и его самого. Сейчас,
пытаясь хоть что-то различить в шевелении темных, замерзших ветвей, он вдруг
подумал, что эта женщина сама на себя навлекла беду. Для нее было сделано все,
что возможно, милосердного, хотя старик с самого начала считал, что от нее
лучше избавиться. Но она начала задавать вопросы и хоть еще пока не наткнулась
на очевидные ответы, еще слепо бродила меж них, он не сомневался: недалека та
минута, когда у Александры откроются глаза на ту несообразицу нелепостей,
которые ему удалось нагородить вокруг нее за последнее время. Ее сестра так
ничего и не поняла, не успела. Ей повезло…
Глаза, наконец, привыкли к темноте, и теперь он точно мог
сказать, что двор пуст. Ему так показалось полчаса назад, когда, подъехав к
дому, он внимательно осматривался, однако с тех пор кое-что произошло. А может
быть, джип припаркован где-нибудь за углом, в укромном месте?
Он слабо усмехнулся. Во всей этой истории много забавных
совпадений, и одна из них – марка машины. Два черных джипа «Чероки» на
пространстве одного, отдельно взятого убийства, – это могло бы показаться
литературной натяжкой, будь сие убийство описано в каком-нибудь детективчике.
Но он уже знал, что жизнь порою подкидывает такие невероятные совпадения, от
которых волосы дыбом становятся. Скажем, в жизни рядом оказываются два
человека, у которых редчайшая группа крови: четвертая. Вообще всего два
процента населения имеют эту группу, а эти бедолаги вдруг взяли да и
встретились! И живут они какое-то время бок о бок, не ведая, что им двоим
просто нет места на свете. Такая уж судьба!
Он зябко сунул руки в карманы и нащупал в левом револьвер. Ощущение
этой металлической тяжести в ладони сразу придало бодрости. Один раз этот
старый револьвер уже сыграл свою судьбоносную роль – надо надеяться, не
подведет и теперь.
Он свернул за угол – и невольно отшатнулся к стене, вскинул
правую руку к лицу, защищаясь от внезапно вспыхнувшего света.
Точно! Этот мерзавец ждет!
Мелькнула мысль, что если джип сейчас рванется вперед, он не
успеет спастись, его просто размажет по стенке, – но он сразу успокоился.
Когда сам для себя устанавливаешь некие моральные нормы,
постепенно начинает казаться, будто все живут по ним. И тогда весь мир чудится
населенным благородными убийцами…
