Середина зала по-прежнему была пуста, хотя музыка звучала
беспрерывно. Никто не танцевал, и Карина подумала, что нет худа без добра: ей
не грозит стоптать каблучки чудных туфелек.
Довольно странная вечеринка, между прочим. Ничего дружеского
в ней нет: все сидят, как птицы в клетках, в этих своих нишах, общаются только
между собой. Голосов почти не было слышно, только изредка долетал кокетливый
женский смех или даже визг.
Да, женщины тут все-таки были, и немало: чем дальше, тем
чаще из-за столов выходили пары и удалялись куда-то.
Карина нахмурилась…
– Кстати, Куперович, – обернулся Петров.
Олег быстренько отложил нож и вилку, надел очки и
выпрямился. При этом он очень торопился дожевать кусок, но никак не мог,
подавился, лицо его стало красным.
Иванов с силой хлопнул его по спине, Олег сделал громкое
глотательное движение – и облегченно вздохнул.
– Слушаю вас? – почтительно спросил он все еще сдавленным
голосом.
– Твой страж ворот пообещал, что моего гостя обслужат по
высшему разряду.
– Я, я! – Олег вскочил, словно что-то вспомнил. – Сию
минуту. Благодарю за угощение!
Несколько раз кивнув и обаятельно улыбнувшись, он улетел
прочь, но Карина успела заметить, что Римский выхватил из кармана сотовый
телефон и торопливо набирает номер.
– Люблю парня, – сказал Петров, провожая его взглядом. –
Шкура отъявленная!
– За что ж любишь, если шкура? – усмехнулся Иванов.
– А за удальство! – тряхнул головой Петров. – Шкура и
подлец, но дело знает. Далеко пойдет, если жирным куском не подавится!
Он откинулся на спинку стула и потянулся так, что послышался
хруст. Карине показалось, что хрустнул несчастный стул.
– Ну что, Иванов? – спросил вдруг Петров. – Ты уже созрел?
Тот повернул голову:
– Не понял.
– Ну, раз не понял, то и говорить не о чем, – обрадовался
Петров. – Значит, еще можешь потерпеть. Тогда мы с Лолиточкой пошли.
Он грузно выбрался из-за стола, подставил Карине согнутую
калачиком руку:
– Битте-дритте. Потопали, крошка, пора совершить небольшой
моцион.
Не больно-то приятно было идти под руку с пьяным толстяком,
которого ощутимо пошатывало, однако выбора не было: это единственный шанс
продемонстрировать платье. Карина порадовалась, что устояла перед искушением
покушать, и сильнее втянула живот.
– Возьми, – сказал Петров, едва они вышли в коридор, и
протянул Карине две стодолларовые бумажки. – Так, для аванса. Чтоб ты поняла: я
человек серьезный, не шваль какая-нибудь.
Странно. Женя ни о каких деньгах не говорила. Что это
значит?
Додумать она не успела: Петров развернулся – и резко прижал
ее к стене. Карина ощутила, как бумажки больно оцарапали ей кожу: Петров сунул
их в вырез платья и попутно стиснул грудь.
От изумления она оторопела: «Хам немытый! Да он что,
спятил?»
Мелькнула фигура Олега Римского. Подбежал на полусогнутых и
почтительно доложил:
– Господин Петров, через пять минут девушка для вашего гостя
будет доставлена.
– Спасибо, не трудитесь, – послышался голос Иванова. – Я
ухожу.
И он, и Олег спокойно смотрели, как Петров лапает Карину,
словно это было совершенно в порядке вещей. Она рванулась, но платье затрещало,
и девушка испуганно замерла. Честно говоря, она была настолько ошарашена, что и
сама наблюдала за происходящим как бы со стороны. Все не верилось, что это
происходит с ней.
– Ну, чао, – пропыхтел Петров. – До связи. Куперович,
проводи. А где эта чертова дверь?!
– Я, я! – весело сказал Олег. – Позвольте вам помочь.
Он подался вперед, к стене, рядом с Кариной что-то щелкнуло,
и в ту же минуту Петров впихнул ее в открывшуюся дверь, прежде совершенно
сливавшуюся со стеной.
– Спокойной ночи, – послышался голос Олега, и дверь
закрылась с тем же щелчком.
Петров сильно толкнул Карину, она не удержалась на ногах и
упала в кресло. Петров тут же схватил ее под коленки и закинул ноги на подлокотники.
Буркнул:
– Тьфу, да ты в трусах! Сними быстро! – и стал расстегивать
брюки.
Наконец-то Карина вышла из оцепенения! Вскочила с кресла, но
была отправлена обратно сильным тычком.
– Лежать! Не кобенься. Ты что, не поняла? Двести баксов –
это только аванс. Потом еще получишь.
Карина увернулась от надвигающейся горы плоти, метнулась
вперед и запнулась. В самом деле – где дверь-то? Такое впечатление, что одна
сплошная стена!
Рука Петрова вцепилась в ее плечо, дернула изо всех сил.
Послышался треск рвущейся материи, и Карина ощутила, что платье, драгоценное
платье от «Бонни и Клайда» предательски сползает с нее.
* * *
…То, что ее довольно долго везли, ничего не значило: могли
ездить взад-вперед, создавая ощущение длинного пути, Александра все равно
ничего не видела, с заклеенными глазами-то. Ступеньки вниз… ну, это мог быть
подвал чего угодно: какой-то большой дачи, частного дома, даже многоэтажного
дома, хорошо изолированный и звуконепроницаемый. А может быть, проницаемый?
Может быть, если бы Александра, сидя там на привязи, подняла крик, кто-то
отозвался бы, или прибежал на помощь, или хотя бы поднял тревогу? Поразительно:
ей даже в голову не приходило кричать! Хотя, с другой стороны, в соседнем
помещении всегда был кто-то из ее похитителей, и еще неизвестно, чем бы это
кончилось для пленницы.
Она попыталась вспомнить, как выглядел подвал, но помнила
только трубу, рядом с которой сидела, и темные углы. Сам же подвал стерся из
памяти Александры мгновенно – вернее, сама память, страшась воспоминаний,
стерла его, будто ненужный файл. Вот если бы этот подвал был мрачный, со
сводчатыми потолками, сырой и осклизлый, если бы в него надо было спускаться по
крутой винтовой лестнице или перебираться через обрушившиеся ступеньки…
