Завизжала от отчаяния, когда Петров сзади облапил ее за
талию и задыхающимся голосом пробормотал:
– Давай, с проглотом. Даю двести, нет, триста! Скорей!
Карина ударилась в стену всем телом и испустила новый крик.
У нее даже горло заболело от этого вопля, она снова толкнулась еще раз – и
вдруг стена резко ушла вперед, Карина качнулась, теряя равновесие. С яркого
света она ничего не видела, просто рванулась бежать, но тотчас налетела на
Олега Римского.
Предатель! Шкура! Это он затолкал ее сюда, к Петрову! Не
рассуждая, она размахнулась и влепила кулаком в кругленькое, лоснящееся личико,
испуганно поднятое вверх. Зазвенели сбитые очки, Олег утробно хрюкнул, а
носишко его мгновенно залился кровью. Он схватился горстью за нос, взвыл,
попятился, с мольбой взирая почему-то не на полуголую Карину, а на стоящего
рядом… Иванова, в руках которого был пистолет.
Не сводя прицела с Олега, Иванов поймал за руку Карину и
рывком отправил ее к себе за спину.
Бросил, не оборачиваясь:
– Уходи! Быстро!
Карина попятилась, не веря своим ушам, не веря в спасение.
Ноги у нее подкашивались, особенно почему-то правая, так что она ковыляла с
трудом.
Из потайной двери вывалился Петров – вид у него был
совершенно дикий. Висели полы рубахи, свисали расстегнутые штаны, вообще,
висело все, что только могло висеть.
– Да ты что? Да ты что, ох…? – возопил он даже не грозно, а
с каким-то детским недоумением. – Мы ж с тобой… ты меня… я тебя как человека
позвал! – выталкивал из себя обрывки слов Петров.
– Как человека, вот именно, – кивнул Иванов, отступая по
коридору и сторожа пистолетом маневры противника. – А не как скотину, которая
малолеток насилует. Все, Пал Василич. Кончено! Прощай, неспетая песня моя.
– Да я тебя, гада, в порошок сотру!
– Только попробуй, – усмехнулся Иванов. – Куперович! А ну,
отзови собак!
У него глаза на затылке были, что ли? Во всяком случае, он
гораздо раньше, чем Карина, уловил опасное телодвижение за портьерой.
– Васька! Отбой! – проблеял Олег сквозь кровь и сопли – не
очень внятно, конечно, однако колыхание портьеры прекратилось и из-за нее с
угрюмым видом вышел тот самый качок, который не столь давно встречал Карину на
крыльце и советовал ей не раздеваться сразу догола. Только теперь она смогла
оценить этот совет, поначалу показавшийся оскорбительным!
– Держите его! – взревел Петров. – Куперыч! Васька!
Хватайте! З-зарою, суки, всех! Не дайте ему уйти!
Однако Олег Римский стоял по стойке «смирно», ну прямо
кремлевский гвардеец, и единственное, что портило картину, был разбитый нос, которым
он непрестанно хлюпал. Качок дернулся рефлекторно, но, поглядев на начальника,
который был на мушке, окончательно утихомирился.
– Я тебя все равно достану! – выдохнул Петров, люто ворочая
глазами. – Ты покойник!
– А как насчет лавандовой воды? – весело осведомился Иванов,
натыкаясь спиной на замешкавшуюся Карину и вышвыривая ее за дверь, которую
безошибочно увидел опять-таки затылком, не иначе. Она еще успела заметить, как
Петров с шумным вздохом вдруг сдулся, как бы опал весь, даже зажмурился, словно
Иванов посулил ему не какую-то там безобидную лавандовую воду, а как минимум
аква тофана,[2] причем сейчас, немедленно, и полный стакан, – а потом влажный,
холодный ветер охватил полуголое тело Карины, и она поняла, что стоит на
крыльце ресторанчика.
И мгновенно отказали силы. С тихим стоном она села прямо на
ступеньки, привалилась лбом к каменным перилам, едва сдерживая рвотные спазмы.
Желудок, чудилось, так и рвался наружу. В голове шумело.
«Надо уходить! – наконец-то пробилась связная мысль сквозь
путаницу ужаса. – Опомнятся, схватят – тогда мне не вырваться».
Кое-как приподнялась, начала спускаться с крыльца, и тут
кто-то схватил ее за локоть. Карина обернулась – и удержала новый крик ужаса:
это был Иванов.
– Не бойся – свои, – сказал он, с досадой глядя на ее
искаженное лицо, белое как мел, в свете фонариков, которыми щедро был украшен
фасад «Стеньки Разина». – Тебя подвезти?
– Что? – выдавила она, с трудом соображая.
– Подвезти, говорю? Или у тебя машина? – Он ощутимо тряхнул
ее, заставляя прийти в себя. – Да прикройся, наконец!
Карина повела глазами вниз. Господи! Она голая до пояса,
совершенно голая! Платье чудом удержалось на бедрах, сделавшись из почти мини
значительным макси, а вот сверху…
Слабо пискнув, она закрылась руками крест-накрест.
– Блин! – с чувством сказал Иванов. – Наберут детей во
флот!.. – Сорвал пиджак и накинул на плечи Карины.
Она тупо моргнула – и вдруг вытаращила глаза, увидев ремень
на плече и кобуру под мышкой. Кобура была еще приоткрыта, и тусклый блеск
металла приковывал взгляд.
– Ой, бежим скорее! – прорезался у нее голос. – А вдруг они…
вдруг…
– Мобилизуются? – понимающе кивнул Иванов. – Не волнуйся.
Лавандовая вода – весьма сильнодействующее средство. Живо мозги прочищает.
– А что это? – робко спросила Карина. – Лекарство?
– Во-во, – усмехнулся Иванов. – Лекарство от… глупости и
жадности. Кстати, если в твоей хорошенькой головенке есть мозги, в чем я,
честно говоря, сомневаюсь, это словосочетание – лавандовая вода – ты поскорее
забудь, потому что оно смертью пахнет, и игрушки эти не для маленьких
деточек-проституточек.
– Я не проститутка! – задохнулась Карина.
– Ну, глядя на тебя сейчас, этого, извини, не скажешь, –
развел руками Иванов. – Пошли, в самом деле, хватит судьбу искушать. Хоть Олежек
трус отъявленный, что по морде видно, и тутошний страж ворот тоже не больно-то
храбер, а уж господин Петров – и вовсе тюфяк, однако от страха и заяц, говорят,
волка укусить может. Так ты с машиной?
– Нет.
– Тогда давай подвезу.
Он кивком пригласил Карину следовать за собой и прошел вдоль
недлинной вереницы автомобилей к ошеломляющему «Мерседесу», который в свете
фонаря поблескивал морской водой с серебром.
«Существует только два вида автомобилей, – вспомнила Карина
чьи-то слова. – «Мерседес» – и все остальные».
