– Вот это да!
Вдруг нахмурился, шагнул к Гелию и, вывернув ему кисть,
почти без усилий вырвал наган. Вгляделся в табличку.
– Ого!
Склонился над мертвым, а когда выпрямился, в глазах его
мелькнуло уважение:
– Весь в деда. Не слабо! Патроны остались?
Гелий молча вынул коробочку из кармана.
– Отлично, – парень забрал и их. – А теперь – бегом. Ну!
Он кивком указал на тропку, ведущую от лагеря по берегу.
Гелий побрел на заплетающихся ногах.
– Шевелись! – прикрикнул парень. – Бегом, сказано же!
«Я его где-то видел, – тупо подумал Гелий, с трудом
перебирая ногами. – Точно, видел. Где? Не помню… А куда он меня гонит? В
милицию?»
Эта мысль взволновала его очень мало. Гораздо важнее
казалось сейчас вспомнить, кто этот высокий парень с худым, нервным лицом. Но
никак не удавалось.
– Налево, – послышалась команда, и Гелий увидел, что тропка
круто свернула в обрыв. Запрыгал по выбоинам и впадинам, скользя подошвами
кроссовок по траве. С разбегу выскочил на берег – и увидел резиновую лодку с
подвесным мотором.
– Руки песком протри, – приказал парень. – Этот твой
громобой весь в масле. Что так плохо почистил?
– Я чистил… – с трудом шевеля губами, пробормотал Гелий, до
боли натирая песком ладони и ополаскивая их в теплой, словно подогретой, воде.
– Смотри, до мяса не сотри, – усмехнулся парень, и по этой
мимолетной усмешке Гелий узнал его. Точно так же улыбался Севка Корнилов!
Сколько раз Гелий видел по телевизору: слетит с коня или брусьев, раскинет руки
и улыбнется, чуть склонив голову. И зрители надрываются, аплодируя… Ну конечно,
это его сводный старший брат Слава. Нет, фамилию не вспомнить. Да Гелий и не
знал никогда его фамилии.
– Теперь в лодку – пошел!
Гелий неуклюже заскочил в лодку. Слава столкнул ее на воду,
заскочил сам. Включил мотор – и шелковая, серая гладь озера пошла к берегу
пенистой волной.
– Куда вы меня? – спросил Гелий, но Слава поморщился и
показал на уши: не слышу, мол.
– Куда вы меня?!
– Как куда? – удивленно крикнул Слава. – На рыбалку. Мы с
тобой еще вчера договорились, ты что, забыл?
Гелий смотрел на него расширенными, непонимающими глазами.
Слава сердито качнул головой и заглушил мотор, чтобы не
кричать.
– Кончай комплексовать, – сказал сердитым шепотом. – Я,
когда услышал вчера про эту несчастную собаку, тоже первым делом подумал: убил
бы гада! Ты правильно поступил. Просто отлично! Только теперь надо по-умному
все обставить, чтоб не пришлось из-за этого слизняка на нарах париться. Малявка
ваш – козел самый настоящий, он перед братками на цырлах стоит. Поэтому запри
рот на замок, понял? Плюнь и не переживай. Твое дело – запомнить, что сегодня я
за тобой зашел аж полтретьего – сорок минут назад. И с тех пор мы были вместе.
И вечером вместе вернемся. Понял, чудило?
Гелий наконец-то понял. Осмотрелся – и только сейчас
заметил, что вокруг совсем светло. Солнце смотрело так ласково, туман опускался
в овраги под берегами, серая гладь озера постепенно голубела. Плеснула хвостом
рыба, сверху донесся голосок жаворонка, но тотчас мотор снова взревел, и лодка
плавно понеслась прочь от берега, унося Гелия прочь, прочь… от Демы, от смерти
и мести, от страха…
Гелий оглянулся. Берег отдалялся слишком медленно, чересчур
медленно.
Он отвернулся, нахмурился. «Не буду смотреть! Не хочу!»
Он еще не знал, что никогда не сможет отплыть от этого
берега. Никогда.
* * *
– Почему ты ничего не сказала? – шепнул Ростислав.
Александра пожала плечами, безотчетно водя в темноте
пальцами по его гладкому, худому плечу. Она не только ничего не сказала, не
предупредила о том, чего ему надо ждать, но и когда Ростислав, почувствовав
неладное, попытался остановиться, она с силой прижала его к себе. Ну а потом…
ну а потом уже было поздно.
С его стороны довольно глупо спрашивать, между прочим.
Предупреди Александра, он, может, испугался бы. Кто их знает, теперешних
мужчин, это раньше девственность была наградой и достоинством, а теперь небось
превратилась в недостаток. Хотя непохоже было, чтоб это его так уж особенно
остудило. Длилось все довольно долго, Ростислав никак не мог остановиться.
Александре даже показалось, что он нарочно замедляет минуту последнего
наслаждения. С трудом дошло, что он старается для нее! Хочет, чтобы она тоже
что-то испытала!
Помнится, это открытие так ее изумило, что она даже о боли
позабыла. Впрочем, боль была не так уж велика, чтобы говорить о ней всерьез.
Наверное, у всех это по-разному. А наслаждение… ну, не так, чтобы она лишилась
чувств в его объятиях, как все эти дамочки из любимых Кариной романов, но
дыхание захватило, да, было такое дело…
Александра теснее прижалась к лежащему рядом мужчине и
усмехнулась в его плечо. До чего накрепко приросла к ней маска старой девы!
Даже сейчас не хочет спадать, несмотря на то, что она уже благополучно
рассталась со своей девственностью. Почему бы не признать, что в объятиях
Ростислава она чувствовала себя хорошо, просто великолепно, как рыба в воде,
как птица в вышине, словно была создана именно для странных, упоительных
содроганий, а вовсе не для хождения по участку, или сидения в поликлинике на
приеме, или скучных снов в одинокой девичьей постели! И она не лежала
сконфуженным, перепуганным бревном, а отвечала ему так, что он то стонал, то
вскрикивал, то шептал какие-то слова, от которых у нее дух захватывало даже еще
пуще, чем от этих движений – сначала медлительных, робких, а потом сумасшедших,
быстрых, порывистых… приведших к потрясающему завершению!
– Не поверишь – со мной такое в первый раз, – пробормотал
Ростислав.
Александра растерянно моргнула. Как?! То есть бывают не
только старые девы, но и старые юноши, если так можно выразиться?!
Ростислав, словно угадав ее мысли, усмехнулся в темноте:
– В смысле, что первый раз с девушкой. Я думал, их и вовсе
не осталось теперь. Потому и не женился до сих пор. Может, это псих у меня
какой-то в голове, но я все время думал: а вдруг она со мной лежит, а себе
какого-то другого мужчину представляет, с кем раньше была? Мне это здорово
мешало, если честно. А сейчас – это было что-то совершенно необыкновенное.
Такая полнота обладания, слияния… Ты прости, если я тебе больно сделал. Просто
с ума сошел, честное слово.
