Она чуть опустила голову, благодаря, сделала шажок вперед,
он оказался за ее спиной. Отработанным движением выхватил из кармана шприц,
свободной рукой поймал ее правую руку, повернул, всадил шприц в мякоть ладони.
Старуха обернулась к нему, взглянула изумленно…
Он толкнул ее к стенке, протиснулся мимо. В подъезде никого.
Не придется орать испуганно:
– Помогите! Женщине плохо! Наверное, сердце!
Проскочил к ступенькам, но не выдержал-таки – оглянулся.
Старуха уже не смотрела ему вслед: закатив глаза, сползала
по стеночке лифта, прижимая к груди руку.
Он понесся вперед, выскочил из подъезда, немедленно принял
самый скучный и будничный вид, хотя играть оказалось не перед кем – двор был
совершенно пуст. Слепо глазели окна припаркованных на газоне машин – опять же
пустых.
Ну просто поразительно повезло! Родимый авось не выдал!
Свернул под арку, обошел дом со стороны улицы, по
Алексеевской, заглянул уже под другую арку – снизу, от Звездинки.
Тишина и покой. Да, если и совершать убийства, то не под
покровом ночи, а в десять утра, когда весь мир занят своими делами.
Так, теперь к Александре. К Александре…
Он нахмурился. Вчера, надо было все это сделать еще вчера!
Нельзя было позволять ей…
Ладно. Он повернул наверх, на улицу Горького, к автостоянке,
размышляя, брать машину или нет, но никак не мог сосредоточиться. Почему-то
перед глазами все маячила да маячила эта маленькая старушечья лапка, затянутая
в черную перчаточную кожу. Хорошо, что на ней была перчатка: следа от укола
даже сейчас-то практически не видно, а минут через двадцать он и вовсе
затянется… Нет, все-таки зря он оглянулся, зря!
Теперь самое главное – не оглядываться на Александру.
Нахмурился. Ч-черт… откуда это ощущение странного
неудобства, будто в башмак попал камушек? Обычно у него так проявлялось
неприятное предчувствие грядущей неудачи, и оно никогда не подводило. Вот и
теперь он готов поспорить, что с Александрой его снова ждет осечка, что этот
вчерашний мерзавец снова появится не вовремя!
И, как поется в классической опере, предчувствия его не
обманули.
* * *
Александра сидела в кресле и старалась не делать резких
движений.
– Вы бы лучше на диванчик пересели, – посоветовал Влад,
заглянувший в комнату. – Он гораздо удобнее.
Да уж, наверное! В жизни своей не сиживала Александра в
таком ужасном вместилище для тела. Казалось, кресло было колченогим со всех
четырех сторон, и стоило немалых трудов удерживать его в состоянии равновесия;
вдобавок снизу что-то подпирало немилосердно, словно не в кресле она сидела, а
на коленях у разохотившегося мужичка… ну совсем как давеча в той «Ниве», когда
Влад уж слишком разошелся и при крутом повороте умудрился-таки привлечь Александру
к себе на колени. Правда, тут же последовал новый вираж, при котором она
благополучно сползла обратно на сиденье. В зеркальце блеснули злые прищуренные
глаза, и Александра подумала, уж не заложил ли водитель этот вираж нарочно,
вступаясь за честь одураченного «нашего брата, мужа» вообще, а не неведомого
ему человека, от которого убегала вот эта конкретная женщина в частности.
Эх, знал бы ты, водила!..
Так или иначе, она была ему благодарна. А вот с Владом что
делать? Не то чтобы ей были неприятны все эти, извините за выражение, знаки
внимания… Даже некоторое головокружение наблюдалось при мысли, что Александра
Синцова, которая никогда не пользовалась преувеличенным мужским вниманием, даже
робкого Костеньку Виноградского, почти официального жениха, не смогла
соблазнить, вдруг начала обладать такой жуткой сексуальной привлекательностью,
что два молодых, видных, интересных парня просто-таки из штанов ради нее
выпрыгивают. Или, подумала она с мрачной, тошнотворной иронией, следует вести
речь о трех парнях – включая «кавказца»? Но тут же вспомнила, что «кавказец» –
это Ростислав, и настроение при этой мысли испортилось до такой степени, что у
нее как бы захолодело все внутри, и это состояние душевной и телесной
оледенелости незамедлительно передалось Владу.
Ничего не скажешь – он был необычайно чутким человеком.
Мгновенно перестал распускать руки и тяжело вздыхать, сел на приличном
расстоянии, насколько это позволяла теснота «Нивы» (да, это вам не джип!) и
только сказал:
– Все в порядке, Сашенька.
Ну, наверное…
До Сенной они не доехали – вышли около магазина «Планета» в
самом конце улицы Горького и повернули во двор.
– Вы же вроде на Сен… – заикнулась было Александра, однако
Влад не дал договорить – стиснул руку:
– Тш-ш! Это я на всякий случай. Уж слишком ярый поборник
семейного очага нам достался. Как бы не вернулся на Короленко, не донес – ведь
той скаженный Ростислав… ох, извините, это я от своего покойного санитара
Феденьки Сычова хохлизмов набрался! – тот проклятущий, говорю я, Ростислав наверняка
до сих пор ошивается где-то поблизости.
Мысль показалась Александре бредовой, но высказываться на
эту тему и разочаровывать Влада она не стала: похоже, ему страшно нравится
играть в конспирацию, в преследование, вообще в весь этот детектив. А может, и
правда он по натуре человек такой обстоятельный, любит везде, надо или не надо,
соломку подстилать. Что само по себе очень даже неплохо, а уж когда речь идет о
безопасности конкретно Александры – и вовсе хорошо!
Они поднялись по косогору на Сенную площадь и, перейдя ее,
углубились в хоровод неказистых домишек, сразу за татарской мечетью. Уличные
фонари, очевидно, считались тут вредным предрассудком. Шли медленно, то
оскальзываясь на наледях, то хлюпая по лужам: погода стояла совершенно
невообразимая, чудилось, заморозки и оттепели сменяли друг друга несколько раз
на протяжении одного вечера. Час стоял еще не поздний, однако улочка была
совершенно пуста. Горели огни в окнах, и Александре вдруг остро захотелось
очутиться в таком вот освещенном, уютном жилище. Однако дом, во двор которого
они наконец-то зашли, был непригляден и темен: светилось только одно окошко во
втором этаже.
– Рано же ложатся спать ваши соседи! – удивилась Александра,
и Влад, открывая перед ней жутко заскрипевшую, просто-таки по-звериному
взревевшую дверь, усмехнулся:
