Надежда Лаврентьевна еще раз поглядела на темную дорожку
льда, на которую сеялся реденький снежок. Ох, какое опасное место! Больше она
никогда здесь переходить дорогу не будет, только по противоположной стороне,
где ровный тротуар и совершенно не скользко. Да ей теперь на это место и
смотреть-то будет страшно!
Надежда Лаврентьевна повернулась и побрела к своему дому,
осторожно переставляя ноги. Снег усиливался с каждой минутой, перед фонарями
неслись белые сверкающие вихри, и, как всегда при виде свежего, прекрасного
снега, настроение у Надежды Лаврентьевны мгновенно улучшилось. Всю жизнь в дни
ноябрьских снегопадов ее осеняла эта полудетская вера в чудо, в счастье.
«Все будет хорошо, – твердила она себе, как молитву. – И
девушка не пострадала, и утюг я выключила, и к завтрашнему дню снегом так все
засыплет, что от скользоты даже помину не останется!»
Так оно все и вышло. Вернее, почти все.
* * *
Следующие три дня Александра провела, сидя на полу, на
собственной куртке. Сбоку проходила вертикальная труба отопления, и Александра
была прикована к этой трубе наручником. К счастью, наручник достаточно свободно
скользил по трубе вверх-вниз, так что Александра могла и опускать окольцованную
левую руку, и поднимать. То, что это именно счастье, она поняла довольно скоро,
когда от постоянного сидения начали затекать ноги и захотелось встать. Окажись
труба толстой, ей пришлось бы все время сидеть, а если стоять, то согнувшись в
три погибели. А так можно было выпрямиться и сделать хотя бы шаг в сторону, на
длину цепи. Вокруг этой трубы Александра и бродила, как лошадь возле коновязи,
благодаря судьбу за то, что мучители хотя бы не стреножили ее другой парой
наручников. Или правильней было бы назвать их наножниками? Этого Александре –
опять-таки, к счастью, – выяснить не удалось.
Ей не пришлось долго мучиться неведением относительно своей
судьбы. Буквально спустя час после того, как ее притащили в этот полутемный,
душный подвал и приковали к трубе, трое похитителей ненадолго ушли, а потом
вернулись, неся яркую переноску на длинном шнуре и видеокамеру.
Теперь похитители были одеты в одинаковые спортивные костюмы
– синие, синтетические, такое ощущение, что еще советских времен, уж больно
допотопный вид у них был! Однако шапочки с прорезями для глаз по-прежнему
укрывали их лица. Похоже, это причиняло им немалые неудобства – в подвале было
жарко, – однако, вопреки надеждам Александры, никто из похитителей не сорвал в
раздражении шапочку и не вытер пот со лба, невольно дав ей возможность увидеть
свое лицо. А впрочем, какой в этом был бы прок? Наоборот – лучше бы ей не
видеть их! Лучше не знать, кто они такие! Пусть пребывают в убеждении, что
Александра совершенно безвредна для них: даже если столкнется потом где-нибудь
нос к носу, не сможет опознать!
«Потом где-нибудь…» Господи, о каком «потом» могла идти
речь, если Александра не знала, сколько часов, а может быть, и минут жизни ей
отмерено!
Да, они очень старались скрыть свой истинный облик. Для
этого служили и шапочки, для этого похитители говорили измененными голосами.
Александре показалось, что «кавказский» акцент одного из них был грубой
подделкой: он говорил ну в точности как учитель в том анекдоте про необъяснимые
загадки русского языка: сол-фасол и вилька-тарелька. Впрочем, что она понимала
в акцентах… Другие двое вообще старались помалкивать и держаться в стороне,
предпочитая роль наблюдателей или охранников. В основном говорил и действовал
«кавказец». Вскоре она стала называть его про себя «человек со шрамом». Для
этого прозвища появились очень веские основания…
Короче говоря, похитители явились перед Александрой в режуще
ярком свете многоваттной переноски и предъявили требование начитать на
видеокамеру определенный текст. Текст этот незамедлительно был Александре
вручен. Он имел вид листочка в клеточку, выдранного, похоже, из ученической
тетрадки, на котором коряво, однако вполне грамотно, без ошибок было написано:
«Дорогие мои близкие и родные! Я похищена с целью получения
выкупа. Прошу вас вступить в переговоры с лицами, которые передадут вам мое
послание, заплатить сто тысяч долларов и ни в коем случае не обращаться в
милицию. Иначе меня убьют».
Как ни была Александра ошарашена и напугана всем
случившимся, она, прочитав эти строки, только и могла, что беспомощно
уставиться на черные шерстяные лица похитителей. Мелькнула мысль, что она
участвует в каком-то грандиозном розыгрыше, фарсе, что сейчас эти трое сорвут
свои идиотские личины, со смехом и шуточками извинятся перед Александрой,
снимут с нее наручники и выведут на белый свет.
Конечно, это не может быть ничем иным, только фарсом! Разве
трезвомыслящий человек в здравом рассудке способен потребовать сто тысяч
долларов за участковую врачишку с зарплатой в семьсот рубликов?! И у кого,
главное? У ее неудержимо спивающегося отца, которого со дня на день выгонят с работы?
У ее мачехи, нищей учительницы, замотанной, захлопотанной, больше занятой
огородом, чем подготовкой к урокам? Или у сводной сестры, в недалеком прошлом,
правда, довольно известной гимнастки, принявшей даже участие в престижном
международном соревновании, однако не нажившей ни богатства, ни славы, а только
неискоренимый страх перед жестоким спортом? Теперь сестра подалась в модели –
манекенщицы, говоря по-старинному, – но капиталов не прибавилось, ибо ни
Карден, ни Армани, ни даже Юдашкин пока еще не заинтересовались молоденькой
нижегородской вертихвосткой, а на местном подиуме не больно-то разживешься…
Даже если все эти «близкие и родные» Александры продадут дом в Сергаче и
нижегородскую квартиру, снимут с себя все до последней ниточки и вместе с мебелью
снесут в комиссионку (кстати, их теперь вроде бы и не осталось в природе,
комиссионок-то, вымерли как класс!), – они едва ли наскребут больше пятнадцати
тысяч долларов, и это еще в самом лучшем случае.
Александра уже открыла рот, чтобы выпалить все это и
предложить реальные условия выкупа, как вдруг слова застыли у нее на языке.
Пятнадцать тысяч, предположим, за нее заплатят, а потом что? Останутся все они
голые, босые и бездомные, без копейки денег? Станут ютиться по родственникам,
превратятся в приживалов? Да лучше умереть!
Она с ненавистью вглядывалась в темные, замаскированные
лица. Что за дебильные похитители ей достались? Нашли кого хватать посреди
улицы, тащить в узилище. Хоть бы навели сначала справки о благосостоянии семьи!
Ну, понятно, похитить там дочь губернатора, мэра, банкира какого-нибудь, в этом
есть хоть какой-то смысл. А в ее похищении?!
Нет, не станет она торговаться с этими отморозками!
