– Само собой, – кивнул Иванов. – Бизнес его… ладно, это не
важно. Важно то, что единственно ради своего бизнеса он не стал бы штуками
баксов разбрасываться. Выборы на носу, выборы думские! Слышала про такие?
Карина слегка пожала плечами. Поди знай, кто ему нравится –
хорошенькие дурочки с половинкой извилины в голове, которые не отличат
президента от резидента, или, наоборот, политически загруженные эмансипушки? И
если все же эти последние, то в какую сторону они должны быть загружены, вправо
или влево? А может, он предпочитает центристок?
– То есть Петров хочет пройти в Госдуму? – решила она
проявить некоторую сообразительность.
– Хочет! Просто из штанов выскакивает, вот до чего хочет.
Спит и видит себя законодателем! Прежде всего из-за депутатской
неприкосновенности, разумеется. Ведь если история с лавандовой водой выйдет
наружу – а сейчас появилась такая перспектива! – она не только вдохлую
испакостит его репутацию, но и до камеры доведет как пить дать. Не до
барокамеры и не до кинокамеры, конечно, – усмехнулся Иванов, глядя в
растерянные глаза Карины. – До тюремной! И очень надолго. Вот так-то, моя
радость!
Карина невольно подалась к нему, завороженная этим словом,
однако Иванов отстраняюще сложил руки на груди:
– Ладно, что дальше-то было?
Карина печально вздохнула, но попыталась сосредоточиться:
– Деньги я не взяла, конечно, и еще раз напомнила Женьке,
что больше у нее не появлюсь. Тогда Олег сказал: «Ну, если ты такая дура, то
можешь продолжать в этом же духе, но знай: если пикнешь кому-то про лавандовую
воду, считай, что тебя уже закопали!»
Вот теперь на его насмешливом лице появилось искреннее
изумление.
– Олег так сказал?! – пробормотал Иванов недоверчиво. – Но
тогда наш господин Петров еще больший идиот, чем я предполагал! И Полозова
присутствовала при сем?!
– А как же!
– Ну, это полные кранты. Остается надежда, что они не
ведали, о чем молотили своими длинными языками, потому что иначе…
– Иначе что будет? – опять подалась к нему Карина.
– Плохо им будет, это я тебе точно говорю.
– О господи! – Она уткнулась в ладони.
– Ладно, не трясись, – ласково сказал Иванов, и его рука
наконец-то легла на плечо Карины. Повинуясь этому властному движению, девушка
скользнула по дивану и приткнулась к теплому мужскому боку. – Фокус в том, что
вся эта петрушка с Петровым довольно скоро закончится. Вопрос дней. Но было бы
очень здорово, если бы ты на эти несколько дней куда-нибудь смылась из города.
У тебя родня есть где-то в области, а еще лучше – за пределами ее?
– У меня родители живут в Сергаче, – выпалила Карина не
подумав, но тотчас прикусила язык.
Уехать! Знает она эти отъезды! С глаз долой – из сердца вон!
– Но я не понимаю, зачем мне…
– Затем, что так надо, – властно сказал Иванов, и Карина на
миг потеряла дар речи.
Вот оно! Вот чего она просила у судьбы! Чтобы рядом был
человек, который говорил бы таким непререкаемым тоном, а у тебя не было бы ни
сил, ни охоты противиться его приказам. Чтобы однажды он замкнул тебя в кольцо
своих рук – и загородил от всех ветров, от всех проблем, от неуверенности в
завтрашнем дне, от хронического безденежья, от одиночества, от раздирающих
мыслей о том, что с каждым днем увеличивается твой шанс повторить участь сестры
– милой, умной, симпатичной старой девы, которая может рассчитывать в жизни
только на себя. Вернее, на государство, которое вдруг да опомнится, спохватится
– и начнет заботиться об этих самоотверженных бюджетниках – врачах да учителях,
по сравнению с которыми всякие там земские Ильи Николаевичи Ульяновы да Антоны
Павловичи Чеховы – просто сибариты и себялюбцы. Как вам, господа разночинцы,
показалось бы такое: жалованье по семь месяцев кряду не получать? Низы не могут
жить по-старому… а что им еще остается делать?!
Да ладно, бог с ним, с жалованьем. В конце концов, можно
найти приработок (а ты его еще найди!). В случае с Александрой Карину пугало
другое. Чем дольше женщина живет одна, без любви, без постоянного присутствия
мужчины, тем больше привыкает надеяться только на себя, тем меньше у нее шансов
кем-то очароваться, позволить себе влюбиться – она ведь только недостатки
мужские приучается видеть, только докучную заботу, лишние проблемы, которые ей
теперь придется решать в дополнение к собственным… Вот этого панциря одиночества,
который постепенно напяливает на себя женщина, боялась Карина. Штука в том, что
со временем его уже невозможно снять, он прирастает к телу, и ходит по жизни
уже как бы не Александра Синцова, а такая черепаха Тортилла. Чуть что – лапки
подобрала, шмыг под свой панцирь, а мужик стой рядышком и робко стучись в броню
носком башмака – тюк да тюк, а что толку?
Карина прерывисто вздохнула.
– Хорошо… Хорошо, я уеду, только… можно, я буду иногда тебе
звонить?
– Да ради бога, – усмехнулся он. – Я и сам тебе позвоню,
только скажи номер.
– Сейчас запишу, – она соскользнула с дивана и, немыслимо
вытянувшись, достала с полки блокнот.
– Ого! – сказал Иванов, ничего не упускавший своим цепким
взглядом. – Ты прямо как без костей.
– Знаешь, как нас тренировали! – серьезно сказала Карина. –
Вот, кстати, посмотри.
Эх, здорово получилось подвести к нужной теме! Она даже не
ожидала, что это произойдет так просто. А тут вполне естественно и натурально
выглядит, что она таким же изощренным движением тянется к пульту, включает
видеомагнитофон…
Ничего не скажешь: даже самой приятно посмотреть на себя
прежнюю, даже у самой дыхание захватывает: это же надо! Как вообще такое могло
у нее получаться? Вот этот взлет, и прыжок, и прогиб…
– Не слабо… – пробормотал Иванов, неотрывно глядя на экран.
– Очень даже не слабо!
– Спасибо, – Карина подбоченилась, выставила ножку – и вдруг
неожиданно встала на мостик. Медленно подняла одну ногу, потом другую, переходя
в стойку на руках…
– Осторожно, люстру собьешь! – крикнул Иванов испуганно, и
она, резко качнувшись, чуть не упала на ковер.
Вскочила, поглядела обиженно.
Глаза его смеялись:
– Да я верю, верю, что ты в хорошей форме. Только спортзал
тут неподходящий. Тесновато.
