В первую минуту Александра решила, что Эльдар мертвецки
пьян, и со злостью поняла, что на его помощь рассчитывать нечего. Но было
что-то особенное в этой неподвижности его тела, в этом сосредоточенном, как бы
искоса взгляде полуприкрытого глаза, в посинелых ногтях, вцепившихся в грубую
бумагу упаковки…
Да, на помощь Эльдара рассчитывать было нечего. И ему тоже
никто не мог теперь помочь.
Александра постояла, цепляясь за косяк, потом заставила себя
шагнуть вперед. Рассыпанная соль противным мышиным писком запищала под ногами,
и она с трудом удержалась, чтобы не броситься прочь сломя голову. Однако все же
дошла до крашенной в белый цвет тумбочки, на которой стоял допотопный
телефонный аппарат. Но, когда сняла трубку, гудка не последовало. Это был
просто муляж, пустой корпус! И поэтому вызвать милицию и «Скорую» удалось не
раньше чем Александра перекатила Гелия на матрас и укутала в одеяла (все это
она сняла с двух железных кроватей, стоявших в горнице и маленькой боковушке),
а потом, после безуспешных блужданий по Лапшихе, набрела, наконец, на висевший
на столбе телефон-автомат. И вдобавок ко всему она не знала адреса братьев Мельниковых,
так что убедить блюстителей порядка приехать удалось только со второго раза,
когда Александра вернулась (едва не заплутавшись в закоулках и проулочках!),
выяснила номер дома и название улицы, и сообщила адрес по телефону ноль два.
После этого автомат вырубился – очевидно, сочтя, что для выходного дня уже
вполне наработался. Так что вызывать «Скорую» пришлось милиционерам, которые,
надо отдать им должное, приехали очень быстро: ведь отделение было в
полукилометре отсюда, не больше.
Сначала увезли мертвого Эльдара, потом, наконец-то, Гелия –
опять же в Пятую Градскую, хотя по «Скорой» дежурила сегодня какая-то другая
больница. Александра рассказала про вчерашний случай на крыльце автодорожного
техникума и убедила везти Гелия в Пятую.
Ей смертельно хотелось уйти: разболелась голова, да так, что
даже говорить было мучительно.
Впрочем, много говорить и не приходилось. Едва сняв с
Александры первый допрос, ее оставили в покое, хотя пока не позволили уходить,
а велели вместе с понятыми (для этой роли пригласили испуганных соседей) сидеть
в уголке комнаты и наблюдать, как проходит осмотр квартиры. И они вынужденно
глазели на чужие вещи, вытаскиваемые на общее обозрение, на учебники Гелия, на
анатомические атласы, которых почему-то очень много было у Эльдара, на
медицинские инструменты совершенно загадочного вида, среди которых особое
внимание привлекла какая-то блестящая стальная штучка, напоминающая не то
большой пистолет, не то маленькую дрель, только без длинного шнура.
– Во, я такую в сериале «Скорая помощь» видел, – весело
сказал один из оперативников. – Лихо ею кости кромсают!
Эта штука называлась резаком и на самом деле была
предназначена для вскрытия грудины при необходимости срочного прямого массажа
сердца, ну и при операциях на сердце, конечно. Однако Александра промолчала, не
стала уточнять: ну какая разница, в самом-то деле? Вообще весь этот осмотр –
чистая формальность, потому что о причине смерти Эльдара во всеуслышание
возвестил молоденький, а оттого очень гордый своей догадливостью эксперт-криминалист.
Чуть войдя и взглянув на соляные россыпи, он с видом многоопытным и усталым от
однообразия жизни воскликнул:
– Опять селитра!
Итак, в пачке «Сiли кам`яной» оказался нитрат калия, который
обычно применяется в качестве садово-огородного удобрения. Как, каким образом
селитра оказалась упакованной в фабричную оболочку, из которой она и попала в
свежесваренный Эльдаром борщ, – неведомо. Наверное, «сiль» была куплена
буквально сегодня, в крайнем случае – вчера, и теперь милиции предстояла нелегкая
задача: отыскать магазин, торгующий ядом.
Понятые немедленно начали клясть на чем свет стоит
коммерческую лавчонку, в которой покупала продукты вся Лапшиха, и требовать,
чтобы опергруппа сию минуту отправилась арестовывать хозяина, который как раз
достраивал второй этаж над своим домом, и теперь понятно, откуда у него такие
деньжищи!
На плите стояла еще горячая кастрюля. Очевидно, Эльдар решил
пообедать, не дожидаясь брата, и это спасло Гелию жизнь… На столе – наполовину
пустая бутылка водки. Алкоголь только усугубил отравление. Почуяв опасные
симптомы, Эльдар – он ведь все-таки был медик, патологоанатом! – заподозрил, в
чем дело, схватил пачку, но никого не успел позвать на помощь, никому не успел
сказать, что умирает. Однако о причинах своей смерти все же смог предупредить…
– Такое на дачах сплошь да рядом случается, – авторитетно
объяснил эксперт тупо молчавшей Александре, к которой он, неизвестно почему,
проникся доверием. – Особенно среди пенсионеров, у которых уже мозги набекрень.
Селитра – она гораздо менее соленая, чем настоящая соль. Ну и солят, солят люди
свое кушанье, а когда спохватятся, уже всё, поздно – смертельная доза! В
течение часа человек умирает, а то и быстрее, особенно когда мозги водярой
затуманены.
Конечно, все произошло именно так, а как же иначе? Бытовое
отравление, типичный случай! Но почему, почему не шли у Александры из головы
слова Кости Виноградского о «преподавателе из автодорожного техникума
Ростиславе», который приехал на черном джипе и выспрашивал о сбежавшем из
больницы Гелии?..
Да нет, ерунда! Гелий всех обвел вокруг пальца со своим
адресом, Ростислав никак не мог за ним проследить. Да и зачем, ради господа
бога, зачем ему убивать какого-то там судмедэксперта Эльдара Мельникова?
Зачем? А не затем ли, что именно этот судмедэксперт
составлял акт о смерти Карины и лишь в его власти было, указать там все
открывшиеся ему подробности или опустить что-то?
Предположим, Ростислав сначала убедил Эльдара о чем-то
промолчать, а потом тот вышел из повиновения, начал грозить, шантажировать – и
поплатился за это?
Александра не выложила эти свои подозрения следователю
только потому, что они пришли ей в голову уже по дороге домой.
Господи, как быстро промелькнул день! Уже сгустились
сумерки. Конец ноября и декабрь – самое тяжелое время. Глухая тьма после
четырех, мир как бы теснится вокруг тебя и давит со всех сторон, ветер бьет в
лицо колючим снежком, а скроешься от него дома, он тоскливо завоет под окошком,
будто бродячий пес, изнывающий от того же одиночества, которым томится твоя
душа…
Александра заставила себя усмехнуться. Этот пес должен быть
не только бродячим, но и летучим, чтобы ухитриться выть под окошком четвертого
этажа.
