Женщина вновь прервала свою речь, и обмерла. Ласково поглаживая волосы дорогого своего дитя, она выпрямилась и устремила взгляд сквозь голубоватую, сетчатую занавесочку, сквозь стекло окна, туда на двор…
Лёгкий туман парил над серовато-бурой землёй, основательно перекопанной и готовой к долгой зиме, лежащей местами комьями такими небрежными почти с кулак и всё ещё не распавшимися. Обветшалые, лишившиеся своих разноцветных лиственных нарядов деревца смотрелись обиженно-опустошёнными, точно поддерживающими страдания всех покинутых девиц. Нынче преданные, своими женихами листами, обманутые весенним и летним теплом солнца, осмеянные осенним зябким ветром, они плакали мелкой капелью водицы, стекающей по веточкам, ветвям и стволам. По серому небу, осеннему и усыпанному ненастьем холодной мги, скакали чудные облачённые в зимние одёжи космато-бурые тучи, раскормленные безжалостной, надвигающейся зимой. Конец ноября пугал своей нелюдимостью и мрачностью, словно одинокая, брошенная мужем стареющая бабёнка.
И смотрящей на эту обобранность природы женщине, без сомнения ведающей и любовь, и счастье, припомнились мягкие губы мужа. Его слегка выступающий вперёд нос, прямой подбородок… Ей припомнилась теплота его рук, ещё не старых, но уже и не молодых, однако, несмотря на это, всё таких же крепких и желанных… И биение его сердца… такое волнительное… монотонное, жизнеутверждающее, а потому прекрасное… А после полыхнули в её стороны мягкой лучистостью его серые глаза, всё те же, что и в молодости, завораживающие своей глубиной. И будто как в тот первый раз, как и во все последующие, захолонуло сердце от волнения, от этого незримого соприкосновения их любящих душ.
– Всё будет, – проронила мать, почувствовав колыхание тела, и чуть зримо засветилась, озаряемая изнутри собственной душевной чистотой и наполненная той изумительной любовной вибрацией верности. – Всё будет. Если ты не будешь торопиться, делая свой выбор осознанно, полагаясь не только на разум, но и на дыхание твоего сердца.
– Значит, ты, мамулечка… ты счастливая, – перемешивая слова и всхлипывания, утвердительно сказала девушка. – Значит ты – всегда любила и была счастлива… Ты… – Дочь стихла и выпутавшись из рук матери, удивлённо уставилась на неё карими очами. – Всегда была счастлива?
– Ну, нет… не всегда… Всегда быть счастливой невозможно, – усмехаясь непонятливости дочери, ответила мать, – но счастлива я конечно была… Была, – задумчиво протянула она. – Счастье оно такое разное… и главное, что интересно у каждого свое… То смешливое, то тихое, то схожее с осенней шуршащей листвой, а то наполненное лучами солнца… Оно вдруг пыхнет на тебе крошевом горящих искорок подымающихся от затухающего костра, где в черноватых углях схоронилась печёная картоха, а то нежданно полоснёт тебя по сердцу сверканием снега, точно меховая шапка одетая на скалистую гору… Счастье– это улыбка моего первенца, первый шаг моей дочери, и… и конечно, это аромат простого василька сорванного и подаренного тебе любимым… Счастье для одних это лишь материальные блага, для других духовные. И если одному достаточно непредвзятого бытия, тёплых губ любимого, смеха детворы и труда, то иные никогда не смогут увидеть в этой простой ежедневно повторяющейся обыденности … его… счастья… Счастье оно живёт в тебе… в твоём сердце, душе, и, шагая вместе с тобой по жизни рядышком с выбором и совестью… направляет, обучает и дарует… И я… твоя мать, ничем не отличаюсь от похожих на меня людей живущих в стеснённых обстоятельствах, а посему испытываю и счастье, и несчастье не больше, не меньше чем они… Потому, верно могу сказать, что я была… была… и бываю счастлива… Встречаю я утром новый день, провожаю день прошедший… Вижу твое лицо, лицо сына или вашего отца… и ещё много… много чего в этой жизни доставляет мне радость и делает меня счастливой… В полном смысле этого слова… Порой так, что захватывает дух, и хочется кричать от стучащего внутри довольного красной кровью живого сердца! Счастлива… – вновь проговорила женщина это дарящее благодать всему живому на земле слово. – Конечно, я ощущала эту заводь счастья на бурной реке жизни, успокаивающей, приносящей блаженство и наделяющей силой продолжать свой тернистый путь… Да, я была счастлива, была любима и необходима… И сама дарила счастье, заботу и любовь… И может, подарю и почувствую этот приятный трепет ещё не раз… покуда буду жить, радоваться, грустить… покуда буду дышать, и ощущать дыхание всего живого, – мать вгляделась в лицо своего бесценного ребёнка и склонившись к дочери, нежно коснулась её лёгкой горбинки носа пухлыми губами, и чуть слышно проронила, уже с какой-то едва заметной тоской, человека умеющего ценить жизнь, – я буду любить этот мир, до последнего моего вздоха, до последнего стона и морга моего века… А он, этот мир, такой дивный в своем многообразии и величие, верно и не заметит, не ощутит моего ухода из него, продолжив бесконечное движение колесницы жизни.
КОНЕЦ
г. Краснодар, апрель-октябрь 2012 г.
Тишина
Живая боль – тень прошлых дней
Течет сквозь пальцы, как песок
Мне память о любви твоей
Как свежей радости глоток
«Грусть». Светлана Донченко
Тишина…
Такая плотная тишина только и бывает, что поздней осенью. Она окутывает тебя со всех сторон и легохонько покачивая вправо… влево утишает.
Тишина…
Я остановилась подле высокого куста бледно-розовых хризантем и замерла.
Едва зримо качнулись, точно приветствуя меня, тонкие побеги, удерживающие на своих макушках, крупные соцветия хризантем и той мгновенной теплотой тронули мою изболевшуюся душу.
Тишина…
Наконец я ощутила ее и в своей душе. Твоя потеря, как острое лезвие ножа всяк раз пройдясь по моему сердцу, визгливым скрежетанием изматывает. Надвинувшись, она лишает меня смысла жизни, притупляет желание творить, ступать. Надавливая своей закостенелой, беспощадной хваткой на мою грудь отбирает возможность свободно дышать…
И вот наконец… вдруг… эта тишина. Она такая густая… непроницаемая… поглотившая не только звук, но даже и движение… Лишь изящное колыхание тончайших увитых зелеными листами побегов хризантемы дает понимание, что остановилась лишь я… а жизнь… бытие продолжило свой ход.
Бесконечное, постоянное, неугасимое следование…
Жизнь!.. она даже не приметила, что тебя не стало. Люди все также существуют, они любят, смеются, целуют, им нет значения, что подле них… совсем рядом… может всего в шаге застыла я… окаменели мои чувства… смолкла, не в силах более стонать, моя душа.
Тишина…
Ветра нет, его совсем нет, потому, по-видимому, и правит ноне в природе это отишье.
А вместе с ним посмурело небо. Оно уже не лазурное… не голубое. Оно перекрасилось в свинцовые тона и впитало в себя дотоль гулявшие по нему белые пухлые барашки облаков. Оно, похоже, тоже затаилось и принялось неспешно… мало-помалу набухать, переполняясь водами и жаждая вмале потоками холодных, стылых слез излить их на того с кем сроднилось… На кого смотрит от начала своего рождения, творения… кого считает своим сокровником, а может быть даже супругом.
