– И сколько я буду там жить? – уже более ровно, как и велел Небо, вопросила Владелина, не в силах скрыть своего разочарования, потому как дюже жаждала вернуться в поселение… к себе в избу… к Выхованку и Удалому.
– Столько, сколько надо, – голос старшего Раса звучал мягко и одновременно непререкаемо мощно. В нем чувствовалась такая сила, с оной нельзя было не согласиться, каковой нельзя было не подчиниться. – Будешь жить там, и покуда не выходить из капища. Завесу я не смогу сомкнуть, чтобы ты не пострадала от ее сияния, потому прошу тебя, не выходить из своей комнаты без моего разрешения… Ты выполнишь мою волю, мою просьбу? Я страшусь, что ты опять нарушишь свое обещание, и тем самым навредишь себе.
– Нарушу… – взволнованно проронила Владелина и суетливо дернула плечами так, что тот дырг махом отозвался в ударенном боку и вызвал глухой стон. – Когда я нарушила? – не понимая, где оступилась поспрашала она.
– Там, на берегу реки, во время нападения антропоморфа, – принялся неторопко пояснять Небо и черты его лица слегка колыхнулись, ибо он уловил боль юницы. – Вещунья повелела тебе остановиться, не убегать, но ты не послушалась… Потом, сызнова ослушалась и посмотрела в очи антропоморфа, и он запечатлев твой образ передал его себе подобным существам. Если бы ты слушалась, всего бы этого не случилось с тобой… Дажба бы прибыл на брег реки и вынес тебя оттуда, как это сделал ноне Седми. А так последовала очередная атака антропоморфов и тебя украли.
Владелина тут же повесила голову, закрыла лицо ладонями и горько заплакала не в силах… кажется, не в силах пережить, что так огорчила Небо и Дажбу.
– Ну, ну… милая моя, успокойся, – нежно произнес Бог, и спешно обхватив ее малое тельце обеими руками, прижал к себе, давая возможность течь слезам прямо по материи его рубахи, иноредь в ней, вроде как пузырясь. – Умиротворись, прошу, не надобно плакать и так тревожиться, то после пережитого весьма для тебя вредно. Я не к тому сказал, чтоб ты, моя драгость, плакала, а, чтобы слушалась… Обещай мне… Обещай не выходить из комнаты пока не разрешу, – Владу резко кивнула, почти проехавшись лбом по груди Небо, ощущая тепло и трепет идущее от его тела и наполняющее ее силой. – Если захочешь меня увидеть, – все также участливо протянул Зиждитель, – просто позови. И более, запомни, более, чтобы не случилось, и где бы ты не оказалась, никогда так не кричи, как кричала нынче. Это недопустимо для тебя. Ты и так вельми хрупкая. Помни я тебя слышу… Теперь слышу даже малый твой вздох. Не напрягай криком лучицу, береги себя.
– Дажба, Дажба, – прошептала отроковица, когда Бог, спустив ее со своих колен, посадил подле на кресло, и она как-то удрученно свесила вниз, словно лоскуты на тряпичной кукле отяжелевшие, чужие руки. – Дажба не пришел, потому как сердится на меня, да?
– Нет, нет, что ты, – немедля ответил старший Рас и поднялся с кресла. – Он просто отдыхает, поелику также как и иные Боги, весьма был расстроен произошедшим с тобой. Он, непременно, придет к тебе в комнату, когда ты выспишься, а теперь дождись альвинок.
Небо, как дотоль сделал Словута, наклонился к девочке, и, нависнув над ней своей массивностью, придержав под спину, ласково поцеловал в макушку, да чуть слышно, что-то шепнул. И враз голова ее дернулась назад, и сама она вся словно завалившись, по всему вероятию, вошла в транс. Бог бережно положил отроковицу на сидение кресла, кое изогнувшись, приобрело под ней вид округлого дна люльки.
Глава тридцать четвертая
Владелина порывчато сотряслась всем телом, и судорожно дернув головой, воззрилась в голубо-прозрачный свод залы, где прицепившись к полотнищам белых облаков, одним своим концом висел долгий перьевитый лохмоток, удивительного такого лазоревого цвета, насыщенного и близкого к глазам Дивного. Нежданно тот лохмоток оторвался от свода и с огромной быстротой понесся вниз на девочку, словно жаждая раздавить ее своей энергично набирающей массивностью.
– Ах! – вскликнула юница, и, соскочив с кресла в доли минут отпрыгнула в бок, туго задышав и схватившись за пульсирующий острой болью бок.
Не мешкая Влада вздела голову и воззрилась в свод, но не летящего лохмотка, не того самого лазоревого цвета там более не просматривалось. В своде лишь неспешно колыхали боками молочно-голубые пухлые облака, легохонько загораживая сияние голубых небес.
Девочка оглянулась… В зале кроме нее и того самого кресла на котором она лежала никого и ничего не было. Прошел, кажется, один миг и кресло точно потеряв свои перетянутые, сетчатые контуры, разом опало вниз на пол, густым растекающимся комом, степенно впитывающимся в его белоснежность, вмале и вовсе исчезнув с глаз ошарашенной отроковицы. Плотная желтоватая завеса, поместившаяся в одной из зеркальных стен залы, заколыхала своими пышнотелыми парами дыма и из нее выступила царица белоглазых альвов.
– Вещунья Мудрая, – обрадовано произнесла Влада и резво, несмотря на слабость и боль, кинулась к наставнице, впорхнув в ее объятия. – Прости, прости меня, – торопливо зашептала она, и очи ее надрывно плеснули слезами, только днесь понимая, что по ее вине Зиждители могли наказать царицу и, несомненно, это сделали. – Прости, что ослушалась тебя… И расстроила, огорчила Богов и тебя.
– Милая, милая моя девочка, наше чудо, совершенство… главное, что ты жива… жива, – участливо проронила царица и принялась целовать юницу в темно-русую макушку головы. – Наше чудо… жива… жива… подле нас… Пойдем, пойдем, моя дорогая, Зиждитель Небо велел мне тебе помочь: помыть, переодеть, излечить и накормить.
– Нет, хочу спать. Я так устала, так сильно… будто тот зверь с меня высосал все силы, – жалостливо протянула Влада, ощущая невыносимую слабость в теле и подгибающиеся, не подчиняющиеся ей ноги.
– Ничего моя девочка, ничего, мое чудо… Сейчас мы тебе поможем. Сейчас, – лирический голос Вещуньи Мудрой звучал как переливчатая песнь птицы, вне всяких сомнений она была счастлива видеть живой и относительно здоровой свою ученицу.
Приобняв девушку за плечи, и тем самым помогая идти, царица медленно повела ее к парящей завесе. Похоже, они сделали лишь один шаг в ней, когда желтоватое марево разошлось в стороны и обе женщины оказались в какой-то бескрайней долине. Разком напомнившей Владелине то самое место подле Выжгарта, в оном они провели последнюю ночь, и, где она повздорила с Рагозой.
Слева от девушки расстилался густоватой, зеленой травой луг, кланяющийся в ее сторону островатыми завитками трав, а справа поместилась невысокая скальная гряда, полукругом огородившая голубую гладь озера, опадая с вершины изрезанной поверхности взгорья звенящими струйками водопада. Местами на той гряде смотрелись пухлые подушки зеленых мхов и с кривыми стволами низкие березы, шелестевшие своими тонешенькими ветвями, поигрывающие зеленой блестящей листвой. По краю луга стлалась далекая полоса зеленого леса, а позади, курился дым завесы. Берег озера порос мхами только дивного желто-бурого цвета, их плоское слоевище, расползающееся по земле, весьма ветвилось, а стебельки и листья напоминали чешуйки змей. Голубой небосвод расстилался далеко и одновременно вроде близко… он был дюже светлым. И хотя на его поверхности не наблюдалось солнца иль облаков, небо дюже лучисто освещало ту дивную долину. В нескольких шагах от девочки и царицы стояли Знахарка Прозорливая и Кудесница Купавая с долгими сумами в руках.
