Владелина ожидая ребенка стала еще хрупче, нежнее так, что не только Кали-Даруга и демоницы, не только альвы, все без исключения старающиеся выполнить повеления Першего, но и Расы ощущали какую-то непрочность ее плоти, мягкость, а быть может даже болезненность движений. В целом рани была права, страшась того, что дитя точно антропоморф высосет из матери крепость. Теперь Владу не просто кахали и баловали, ее в прямом смысле слова носили на руках, если она прибаливала, или была чем-либо расстроена, раздражена. Девушка всегда ощущала подле Кали-Даруги и Богов себя ребенком, едва достигшим шести лет. И сама не могла понять, почему позволяет демонице кормить себя, умывать али укачивать, напевая долгие низкие мотивы. Почему позволяет Богам подымать себя на руки, будто младенца прижимать к груди, целовать в лоб и подолгу держать на коленях. В такие моменты, по всему вероятию, жил и правил телом молодой женщины Крушец…. юное, дитя божество, которому эта нежность и любовь не просто были приятны, в коих он, как чадо нуждался.
Неторопливо пробежали два с половиной месяца, в каковых Владелина под каханием и заботой Кали-Даруги сохранила и здоровье, и силы. Оно как демоница несмотря на частые возмущения Чаровницы Благосклонной, Вещуньи Мудрой и даже Господа Огня все же тайно продолжала давать укрепляющие плоть девушки вытяжки, оные не дюже благоприятно сказывались на крепости ребенка. Всяк раз она добавляла их в зелье которые приносили альвы, и посему последние никак не могли уловить в чем же те вытяжки дадены, понеже почасту проверяли питание госпожи. Даже обещание сберечь жизнь малыша выданные Першему и Владе мало, что значили для рани, в сравнении с бесценной жизнью Крушеца, каковому было просто необходимо набраться сил и закрепить знания по зову. Молодой матери, естественно, никто не говорил, что дитя созревая внутри ее чрева не набирает нужного веса и мощи. Впрочем, Огнь, многажды раз уговаривающий Кали-Даругу не губить малыша, и слышащий в ответ: «Хорошо, мой дражайший мальчик», вмале стал считать, что самое главное тому ребенку родиться. А после, коль он будет хил, слаб и с тем не сумеют справиться альвы, его физическое формирование докончат бесицы-трясавицы, ноне обитающие со своей старшей на маковке четвертой планеты. Да, и потом, сие уже сказывала рани: «Что вы так беспокоитесь, мальчик Господь Огнь, в ребенке заложены чистые гены, а мясо на кости на растет. Ведь всегда можно воспользоваться кувшинкой».
В три с половиной месяца у Владелины впервые шевельнулся ребенок, словно пролез внутри махий червячок. А малеша погодя Чаровница Благосклонная, сызнова ощупав ее живот своими, густо покрытыми маслами, ладонями сказала, что девушка не ошиблась и у нее будет сын.
Сын! Мальчик! Влада так этому обрадовалась, что немедля кинулась обнимать и целовать не только Кали-Даругу, Чаровницу Благосклонную, но и Вещунью Мудрую, коя теперь всегда приходила со своими сподвижницами, ибо могла спорить с рани по поводу здоровья дитя, пользуясь выданным ей повелением Господа Першего. Несмотря на явную неприязнь рани Черных Каликамов в отношении альвов, оная однозначно усилилась, как только госпожа понесла и царица сначала не смело, а после более убежденно, страшась не выполнить указаний Димурга, спорила с ней… три женщины ноне проявили должное дружелюбие и не меньше Владелины радовались полу ребенка. Хотя, коли быть точным, они ведали с самого начала, каков будет пол дитя, ибо сие, как и многое другое сразу заложил Огнь, чтобы в будущем лучица могла вселиться в данную ветвь потомства. Або как таковая генетика и в целом связь передавались именно по мужской линии.
Однако, радость и дружелюбие демоницы и альвов длилось до тех пор пока они не вышли из комнаты госпожи, и уже в зале вельми гневливо стали браниться. Точнее бранилась, хмыкала и негодовала одна Кали-Даруга, а Вещунья Мудрая в предписаниях которой была заложена любовь и уважение к первой лишь призывала к пониманию. Рани же горячилась по одной причине, требуя осмотра божества Травницей Пречудной, считая, что в ее сердце появились нехорошие симптомы колочения, а порой и пропущенного сокращения.
– Усталость, слабость и иноредь поверхностное дыхание, – жестко чеканила слова рани Черных Каликамов. – Все это появилось в последнюю неделю. Я о том Вещунья многажды раз сказывала Чаровнице, но она глуха. Ей важней сбегать, принять роды у этого человеческого отродья. Коли вы того осмотра не хотите делать, аль вам безразлично здоровье госпожи, я свяжусь с Трясцей-не-всипухой… ноне… ноне же.
– Рани Темная Кали-Даруга, вы к нам не справедливы, – вельми горестно отозвалась царица и легонько качнула головой. – Для белоглазых альвов, как и для вас, днесь ничего важнее госпожи и ее будущего ребенка на Земле нет. Но сейчас Травница Пречудная не может осматривать госпожу, так как это вредно для ребенка. И, конечно, для самого божества. Неужели не ясно, госпожа так долго жаждущая иметь дитя, уже ощутившая движение в себе, не сможет пережить его потерю без последствий для собственного здоровья. Сейчас этот малыш для нас всех также важен, как и божество. Его потерять недопустимо… никак неможно… опасно!
– И потом, – вклинилась чуть слышно в разговор Чаровница Благосклонная, весьма пугаясь еще больше всполошить и без того негодующую демоницу. – Для госпожи усталость и слабость сейчас естественны. Я уже говорила, ей может быть надо больше прогуливаться. К примеру на луг, в лес.
– Много ты понимаешь, что надобно госпоже, – дыхнула гулко Кали-Даруга.
Она сидела в зале на своей тахте подперши под спину огромную подуху, а альвинки расположившись почитай обок проема двери встревожено переступали с ноги на ногу. Недовольная демоница не то, чтобы не предложила им сесть, она даже сомкнула все свои три глаза, вроде страшась в порыве гнева их испепелить.
– Да, если бы не я, – миг погодя продолжила сказывать Кали-Даруга и ее голубая кожа на скулах лица покрылась почитай фиолетовыми крупными пежинами. – Вы бы уже погубили девочку и бесценную для Господа Першего лучицу. Это ваше человечье отродье, каковое живет в поселение пусть шляется на луг и в лес, – низко пропыхтела она и медлительно отворила всего-навсе два черных глаза в которых кружились плотные золотые полосы, будто подыгрывающие сиянию высоких и широких установленных вдоль трех стен свечей, ярко наполняющих светом залу. – А госпоже надобно беречься. Если она потеряет больше, чем возможно сил, лучица не успеет обучиться, и значит не подаст зов. И тогда вообще неизвестно, где окажется в следующей жизни и как к ней отнесется это отродье, каковое нынче вы тут так кахаете. А зову научиться очень сложно… Иные лучицы не осваивают его за одну жизнь, хотя учатся тому с самого истока. Эта же лучица… такая уникальная, столь пережила, так тяжело переболела и посмотри-ка уже освоилась. Это просто всем Зиждителям повезло, что лучица неповторимая и плоть в оной она обитает такая кропотливая и трудолюбивая. Госпожа, такая находка, для нашей лучицы, все делает, как ее просят, чтобы порадовать Богов. А ведь какая тягостная была у нее жизнь, никто не любил, не заботился, столько пережила боли, слез. Была все долгие годы своей жизни, точно дедовник на повислых ушах собаки, все желали ее сорвать. И ежели вы не станете делать так как требуя я, ссылаясь на то, что вы заботитесь о здоровье ребенка, и, прикрываясь повелениями моего дорогого Господа Першего, старшего из Богов, у меня есть возможность повлиять даже на те распоряжения… на те повеления. Я в короткий срок свяжусь с Родителем и он однозначно тогда решит удел и девочки, и самое главное чудесной лучицы обитающей в ней.
