– Это тебе, моя бесценность, – молвил благодушно Перший.
Бог легохонько надавил на звезду подушечкой указательного пальца и слегка ее расплющил так, что она не только изменила свою форму и направление лучей, но и цвет, с серебристой на золотую.
– Она будет светить не только ночью, но и днем… смотря какую ты придашь ей форму и цвет, – добавил он малеша спустя, и улыбнулся, поелику лучисто ноне сияла не только звездочка на длани Влады, но и вся она. – Но мои малецыки, ты не тревожься, не станут тебя прощупывать. Я им скажу, что тебе это неприятно, и они не будут тебя огорчать.
– Хорошо, – согласилась девочка, внутри все же страшась увидеть Димургов и разочароваться в их силе, мощи, али красоте. – А они не такие мощные, как Атефы?
– Нет… они не такие… они другие. Но если ты не желаешь или боишься их видеть, – проронил Перший и легохонько огладил пальцами свои полные губы, замерцавшие в сумрачности залы в тон его кожи золотым сиянием. – Я не стану их звать, не хочу, чтобы ты тревожилась.
Влада слегка отстранилась от груди Бога, и, воззрившись в его лицо, с трепетом в голосе сказала, желая снять с себя все дотоль гнетущие ее тревоги:
– Твое лицо… и этот зал… я видела во сне. Последний месяц очень часто. Кто ты мне? Почему, почему мне снился этот зал и ты?
– Потому, что мы с тобой очень близки, точно также как ты близка Расам и Атефам, – произнес полюбовно Перший и темно-коричневые радужные оболочки в обоих его глазах поглотили остатки желтовато-белой склеры. – Придет время и ты будешь выбирать того кто тебе более близок, с кем бы хотела жить… со мной или Расами…
– С тобой… тобой! – выпалила на одном дыхании отроковица, перебивая Зиждителя на полуслове и раскидав в стороны руки припав к его груди, крепко в нее вжалась. – Хочу быть с тобой. Можно я останусь с тобой? Я поняла… поняла, что должна была всегда жить подле тебя.
– Владочка, моя любезная, а как же Огнь? – тихо вопросил старший Димург, вероятно, прощупав юницу и уже ведающий обо всем случившемся с ней. – Ты сможешь быть от него вдали? Сейчас, после того как вы стали близки? Как давно это случилось?
– Меньше месяца назад, – немедля ответила девочка, впервые заговорив о том с Зиждителем, ибо дотоль очень редко говорила о близости с Огнем лишь с Вещуньей Мудрой.
– Огнь часто приходит? – старший Димург спрашивал так, вроде меж ними уже давно установились доверительные отношения Отца и дочери.
– Нет редко, – пожимая плечами, и сама не понимая, почему так, пояснила Владелина.
Перший на чуток прикрыл ладонью голову отроковицы, и не мешкая змея в его венце резко открыла глаза, блеснув яркими смарагдами огней. Она нежданно сделала махонистый выпад вверх, в свод залы, рьяно выхватив оттуда серебристую звезду и немедля сожрав ее, вернулась в исходную позицию в навершие венца.
– Ну пусть приходят… твои сыны, – вздыхая молвила юница. Сызнова приткнув лицо к груди Бога и нежно добавила, – ты пахнешь как ночная прохлада.
– Сие видение, что ты зрела этой ночью, – нежданно вмешался в поток ее сравнений Димург, явственно желая перед приходом сынов выяснить о состоянии девочки и лучицы как можно больше. – Чем оно было вызвано?
– Видение? – Владелина изумленно искривила губки, и глаза ее несколько увеличились. Одначе, она не решилась взглянуть на Бога, думая, что ее сызнова начнут ругать. – Откуда ты про него знаешь?
– Я его видел… Как и все пережитые тобой дотоль видения. Твоя боль, крик я все… все чувствую, как бы далеко не был, поелику ты мне вельми близка, – неспешно отметил Перший.
Бог, несомненно, ощутил тревожное возбуждение от этого разговора с ним девочки. Посему немедля ласково провел указательным перстом левой руки зараз по лбу, изогнутому носику, губам Влады, и, дотянувшись до подбородка, слегка вздев голову, воззрился в ее зеленые очи.
– Так, что случилось вчера? – вопросил он, так и не дождавшись ответа.
Юница попыталась отвести в сторону взгляд, понеже хоть и не чувствовала, но понимала, что старший Димург ее давно прощупал… Только как-то вельми поверхностно… обрывочно, словно все ведая о самом видении, однако не зная его причин… А быть может Господь все ведал, просто хотел изучить, понять саму девочку.
– Я выпила напиток, настоянный на мухоморе… Не думала, что такое случится, – проронила она, все поколь не в силах отвести взгляд от темных, изучающих ее очей Зиждителя.
Перший явственно почувствовал промелькнувший в юнице стыд по поводу произошедшего, и, дав ей время успокоиться, весьма по-доброму, и заботливо молвил:
– Тебе нельзя такое пить. Это очень, очень опасно. Разве тебя не предупреждали? – Влада торопливо кивнула. – Тем более после всего того, что упало на твои плечи. Надобно научиться себя беречь. Более такого не твори… будь рассудительна Владочка… любезная моя и дорогая девочка. Моя лучица. – Бог обхватил щеки юницы руками приблизил свои губы к ее лбу и едва слышно дыхнул, – бесценный мой Крушец!
И тотчас затрепетала плоть отроковицы, надрывно дрогнули руки и ноги, ослабла спина так, что если бы не поддерживающие ее руки Господа она б упала.
– Как? Как ты меня назвал? – прерывисто задышав, протяжно произнесла девочка. – Как?
– Крушец! Мой бесценный Крушец! – еще нежнее, мягче напел Перший.
– Ты! это ты меня звал… Оттуда с той брызги света горящей в небесах, – голос Владелины судорожно заколыхался и легкий озноб стал бить ее плоть. – Ты! Все эти годы звал… звал меня по этому имени.
– Звал, – протянул Димург, и полюбовно прикоснувшись губами ко лбу юницы, враз снял всякое трепыхание, а засим обняв, прислонил голову к груди. – Теперь ты знаешь, кто тебя звал и каково имя твоего естества.
– Небо тоже меня звал, но я никак не могла уловить этого имени, никак, – прошептала девочка в тело Бога, даже, и, не приметив, как перестала называть старшего Раса Отцом.
– Потому как это имя даровал тебе я и только на мой зов, первый раз ты должна была откликнуться, – и голос Першего, это не сказал, он то пропел, как слова колыбельной, чтобы снять всю боль и тоску с лучицы… величаемой Крушецом и даровать тому бесценному божеству умиротворение.
Глава десятая
В залу, точно из зеркальных стен с разных сторон вошли члены печище Першего. И старший Димург незамедлительно, плотнее прижал голову девочки к себе, положив на нее сверху свою большую руку, да негромко сказал:
– Мои бесценные малецыки, нашей девочке не приятно когда ее прощупывают, потому прошу вас воздержаться от этого.
В голосе Першего звучало столько нежности и любви не только в отношении Влады, но и сынов, что девушка, все еще сидящая у него на коленях, уткнулась в грудь Бога лицом и на маленько так замерла.
– Не бойся, моя любезная, – очень мягко проронил Перший. – Если малецыки не вызовут в тебе симпатию, они сразу уйдут.
