Впрочем, девушка ему не ответила, поелику и сама была удивлена услышанным и тем, что лучица… То есть она, а точнее Крушец, являющийся ее естеством, сутью, как это пояснил Перший, подает видение не только на Расов, Димургов, но и с такой мощью на Круча… Круча какового никогда она и не видела… И еще больше ее поразило то, что Боги жаждут для нее какого-то нового наставника и Седми, оказывается, побывал с тем даже у самого Родителя.
Поколь меж ребят царило отишье, и Влада задумчиво прокручивало озвученное отроком, по дороге, пролегшей в нескольких шагах, в сторону дома, похоже, из леса али с луга брел Липок. За время отсутствия девушки юноша значительно схуднул и слегка сгорбился. По-видимому, он давно не переодевался, не мылся и не причесывался, потому его белая рубаха была потертой и в серых, зеленых, бурых полосах оставленных землей и травой. На голове всклокоченной серой паклей стояли волосы. Он, кажется, и не шел… не брел, а тянулся с трудом переставляя ноги и помахивая руками.
– Липок! – окликнула девочка отрока, стараясь переключить внимание Ратши с вопроса на товарища.
Однако Липок не откликнулся, он даже не услышал окрика, продолжая плестись в сторону своего дома.
– Ах, Владу, – впрочем, тотчас отозвался Ратша. – Не трогай Липка, у него беда.
– Беда? – встревожено повторила девочка, не сводя взора с повесившего не только голову, но и саму шею вниз и покачивающего вперед-назад руками мальчика.
– Да, беда, – незамедлительно пояснил Ратша, также не сводя взора с товарища. – Знахарка Прозорливая отказала ему в обучении, потому как он не прошел положенного наказания.
– Что? – юница громко вскрикнула и торопко подскочила со скамейки, потревожив уже уснувшего на ее коленях Удалого.
Пес единождым махом свалился на землю, и шибутно усевшись, резво принялся чесать когтьми свое длинное ухо, однозначно жаждая согнать оттуда прескверных насекомых почасту его кусающих.
– Почему? Почему отказала? – всполошено загамила девочка, и холодный пот прошиб насквозь всю ее плоть, точно увлажнив и сами легкие, и сердце, каковые как-то неестественно туго стали работать.
– Я так его и не понял, – пожимая плечами и подымаясь следом со скамейки, обеспокоенно ответил юный войвода, тревожась только за девочку. – Закон у альвинок такой, что ли?
Но Влада Ратшу не дослушала, она, сорвавшись с места, и выскочив со двора на деревянный настил дороги, вскоре нагнала бредущего мальчика, схватив его за плечи да рывком развернув к себе.
– Липок, – чуть слышно дохнула девушка, узрев посеревшее от страданий лицо отрока.
– Владу… Владу… Зачем ты за меня вступилась? – такие же серые губы юноши едва шевельнулись. Он не говорил, будучи обессиленным, а только шептал, и в очах его стояли плотные стены слез, поблескивающих в лучах заходящего солнца своей окоемкой. Они нежданно выплеснулись из глаз, и потекли мощными струями, смачивая кожу на щеках. – У альвов принято проходить наказание. Коли от этого прохождения отказываются или его лишают, наставник обязан отказать в обучение такому ученику. Сие закон, нерушимый закон. Зачем, зачем ты вступилась за меня?
– Я не знала! не знала, – дрогнувшим голосом проронила девочка и тягостно задышала, словно ощущая своим нутром боль мальчика, а по ее спине пробежала россыпь крупных мурашек. – Я ведь не знала… Погоди! Постой! Не уходи!
Последние слова она уже крикнула и вовсе гулко, да сорвавшись с места, побежала в сторону капища позадь коего ближе к краю поселения находились в рядье избы гомозулей с одной стороны, а с иной четыре дома альвинок более высоких и пятистенных. В одном из каковых жила Вещунья Мудрая, а в трех других ее сподвижницы. Именно к жилищам белоглазых альвов и побежала Владелина, вернее молвить даже не побежала, а понеслась, ощущая внутри себя такой ужас от свершенного поступка точно поглотившего и тоску по Першему, и вообще все мысли. Парящие в вышине соколы, что-то гамили Владе голосом Словуты, но она как часто бывало с ней в минуты волнения, ничего не слышала, и похоже, вовсе не воспринимала происходящее кругом. Удалой, молча, бежал, рядом, видимо, он чувствовал объявшую юницу тревогу и потому ни на шаг, ни отставал и ни обгонял ее. Его длинные уши в такт бегу, то взмывали вверх, то опускались вниз так, что казалось еще миг и пес взлетит в поднебесье, замахав ими как крылами.
Влада проскочила мимо площади и ступеней ведущих к капищу, и вмале свернув направо, по одной из дорожек направилась к дому Знахарки Прозорливой. Постепенно переходя на менее быстрый бег, ибо стала задыхаться, а учащенно бьющееся сердцу, будто отдавалась в подреберье и единожды в гортани. Во дворах альвинок дорожки не были вымощены деревом, они представляли из себя слой мелкого, дробленного голыша насыпанного так купно, что заполоняли собой саму землю и при том возвышались над ней, неведомо как появившегося тут. Та дорожка подходила прямо к высокой лестнице. Каковая в свой черед, поднимаясь ввысь пятью ступенями, оканчивалась широким крыльцом, крытым сверху не менее махонистым навесом, где были не только стены, но и крыша, одначе, отсутствовала входная дверь. Избы альвов стояли, в сравнении с остальными жилищами поселения весьма высоко, и нижний ряд бревен приподнятый, покоился на мощных полуметровых сваях.
Дом Вещуньи Мудрой располагавшийся в центре как бы полукругом замыкался тремя избами ее сподвижниц. Владелина пробежав по широкой общей дорожке, свернула направо, и, выскочив на более узкую, понеслась к избе, где проживали Знахарка Прозорливая, Кудесница Купавая и Травница Пречудная.
– Владу! – раздался несколько левее ее взволнованный голос царицы альвов.
Впрочем, девочка не услышала его, она уже вбежала по ступеням лестницы наверх, и, остановившись на крыльце, стала торопливо снимать с себя сапоги. Суетливо бился под ногами Удалой, словно жаждая успокоить своим активным мотылянием ушей и хвоста хозяйку. Наконец, девушка сбросила с ног сапоги и шумнув псу дожидаться ее на дворе, резко дернув дверную ручку на себя, вошла в дом.
Наискось от входа в переднем углу одной из двух широких комнат стоял обеденный, круглый стол, застеленный сверху белой ажурной скатертью. Столешница которого поместилась на высокой ножке, вероятно вросшей в пол своей кривой выпученной подставкой напоминающей лапу птицы с крепкими сильно загнутыми когтями, почитай впившимися в его поверхность. По стенам, примыкающим к переднему углу, шли плотно прикрепленные к ним лавки укрытые сверху мягкими белыми покрывалами. Параллельно тем лавкам выше узких окон, что расположились по два на одной и соответственно угловой ей стене, пролегали неширокие полки на оных стояли узкие высокие кувшины, стеклянные и глиняные братины полные снадобий, плотно закрытые крышками, висели на малых крючках пучки сухих трав.
Справа от входной двери повдоль боковой стены до фасадных окон находился шкафчик, в котором хранились кухонная посуда и съестные припасы. Над шкафчиком висела угловая полка весьма широкая, где стояли чашки, братины, миски, опарницы, сито, кринки, ступы с пестиком. На полу с одной стороны шкафчика поместились ведра, деревянные кадки, прикрытые крышками. Двери, стены дощатый потолок, лавки, полки были ярко, узорно расписаны красками в основном желтых, красных оттенков.
