– Он будет весьма слаб, если вообще родиться, – сухо произнесла рани, не столько не в силах отказать Богу, сколько страшась за лучицу. – Однако ежели вы просите, я приложу все силы, чтобы он родился. Но не более того, далее избавьте меня от заботы о нем.
– Договорились! – торопливо и весьма радостно отозвался Перший и широко улыбнулся, отчего засиявшая золотыми переливами его кожа, поглотила всякую черноту. – Далее он перейдет под покровительство альвов. Я с ними о том столкуюсь. Дальше твоя забота госпожа… вплоть до последнего ее вздоха. И пожалуйста, живица, учи лучицу зову, хотя бы основам. Ведь раз лучица не ленива, а только слаба, быть может сумеет тому обучиться, будем и в этот раз надеяться на ее уникальность. И еще Кали-Даруга, я оставлю на связи с тобой Темряя. Если Небо не выполняет требуемого тобой свяжись с малецыком… Он все уладит. Надо было это сразу сделать, как только я прислал тебя сюда, не догадался.
– Нет, Господь Перший, не надобно пытаться меня облыжничать, – дюже веско вставила Кали-Даруги и изогнула дугой свои большие, толстые губы и немедля качнулся второй язык на ее подбородке, точно пролезла короткая, но вельми крупная змейка. – Вы не подключили ко мне мальчика Господа Темряя, потому как боитесь, что я тогда смогу настроить контактную сетку на Родителя. Потому мальчик все это время оставался один на маковке и такое чудил… Вы видели залу, а горницу, галереи?.. Разве это зала маковки? разве то горница? Там же нет стен и материя вся куда-то подевалась. Материю явно кто-то съел, а коли съел, вероятно, все поколь рыскает по маковке. Его надо срочно изловить и уничтожить. Поколь оно, это неизвестно, что, не уничтожило саму маковку.
– Ну, ничего… ничего. Не столь страшно, я все поправлю, – откликнулся чем-то довольный Перший и самую малость засмеялся… роняя, вроде капель смеха на приткнувшуюся к груди спящую юницу.
– И чего тут смешного, не пойму я… – теперь рани Черных Каликамов и вовсе заговорила строго, словно пред ней сидел не Творец, а наозорничавшийся отрок. – Чего? Объясните? Будто не помните, что намедни дражайший мальчик Господь Темряй создал у меня в тереме на Пеколе. Благо был там не один, а с милым мальчиком Вежды, каковому удалось изловить и уничтожить эту длинную, склизкую тварь. От которой потом долго служки не могли отмыть не только пол, стены, но и мраморный, белый свод в моей опочивальне.
– Кали, а зачем ты позволила ту тварь впустить в свою опочивальню? Ведь, знаешь на что малецык способен, – теперь и вовсе с трудом сдерживаясь, чтоб не захохотать в голос протянул старший Димург, и одной рукой придержав тельце девочки, правой утер выступившие бусенцы капели на выпуклой спинке своего носа.
– Когда я ее впускала, она не выглядела тварью, была даже дюже занимательным созданием, маленьким и пушистым, – пояснила, нескрываемо печальным голосом, демоница, и надрывисто вздохнула, очевидно, припоминая, как все хорошо началось. – Мальчик Темряй сказал, будет спать подле ложа и чуть слышно издавать звук, каковой мне нравится: капель дождя, наигрыш свирели, стрекот сверчка. А оно вместо наигрыша свирели нежданно зарычало и принялось жрать… Сначала съела мои сандалии, потом сарафан… Затем почему-то погрызло хрустальный столик, а после и вовсе превратилось в ту тварь… так, что я закричала.
– Надо было в нее стрелицу пустить, а не кричать. Малецык мне пояснил потом, то просто сбой в кодах произошел, – Перший днесь сказал много степеннее, и прикрыл дланью все свое сияющее лицо, схоронив не только очи, нос, но и широко растянувшиеся губы.
– Испугалась я! испугалась, забыла про стрелицу, – вздыхая, произнесла рани Черных Каликамов и горестно качнулась, по всему вероятию, она и впрямь растеряно и сызнова переживала то мгновение, когда увидела огромную, длинную тварь и напрочь забыла о своих способностях. – Я кстати к чему это говорю. Чтобы вы убедили мальчика Господа Темряя более не экспериментировать на маковке. Во-первых там находятся существа, каковые могут понадобится мне. А во-вторых, во-вторых, там вмале появятся бесицы-трясавицы… И кстати, что с Трясцей-не—всипухой? Мне, конечно, безразлично, но коли Вещунье в ближайшее время не помочь, она явственно окочуриться.
Димург немедля перестал сиять, и, убрав руку от лица, вельми недовольно глянул на Кали-Даругу, чуть слышно дыхнув:
– Ну, вот опять… Опять это не понятное негодование на альвов… По поводу бесиц-трясавиц, я их вызвал… Прибудет как ты и указывала Трясца-не-всипуха… Они уже в чревоточине. На маковке я все поправлю, тварь изловлю и уничтожу, и попрошу Небо заглядывать туда к Темряю. Коли еще раз нечто такое повторится, отправлю его к Вежды, а сюда пришлю Мора. Значит покуда молод, не готов.
– Конечно, не готов. Совсем чадо неразумное еще и поступки у него ребячьи, – одновременно с нежностью и участием в голосе заговорила демоница, и дотоль смурное ее лицо посветлело, мягкой улыбкой изогнулись губы. – Я о том сказывала, да вы разве Господь меня слышите?
– Всегда… всегда слышу, моя бесценность, – ласково произнес Димург, и с трепетом во взоре всмотрелась в лицо Кали-Даруги. – Только когда-то надо ж пробовать и малецыку тоже… Я все улажу не беспокойся. Уверен того больше не случиться, ибо Темряй дважды не повторяется. А теперь иди, моя милая девочка, я разрешу все вопросы с Небом и потом призову тебя.
Рани Черных Каликамов немедля легохонько преклонила голову, и, кинув беспокойный взгляд на нежданно резко дернувшую ножкой Владу, оную ласково огладил старший Димург, повернувшись, исчезла в завесе… но, верно, лишь за тем, чтобы мгновение спустя оттуда вышел Небо.
Глава тридцать восьмая
Старший Рас дюже сильно нервничал и это наблюдалось не только в его беспокойной походке, где к медлительности шага прибавилась еще какая-то надрывистость покачивающихся рук, не только в напряженно замершем взгляде, неотрывно смотрящем на девочку, но и в окаменевшей и точно потухшей Солнечной системе в навершие венца, отчего даже звезда в центре более не рассылала сияния округ себя. Небо подошел достаточно близко к старшему брату, и, остановившись в нескольких шагах от кресла, в коем тот сидел, застыл.
– Будь добр, дорогой мой малецык, создай кресло, чтобы я не взмахивал руками и не беспокоил нашу почивающую бесценность, – молвил, степенно роняя слова, Перший. – Я пересяду, чтобы освободить твое место.
– Нет! Нет! – порывчато дыхнул Небо. – Сиди, не подымайся, не тревожь девочку.
Бог немедля вздел вверх руку, чуть заметно дернул вытянутыми перстами, словно тем движением разрезая барашки-облаков плывущих, похоже, не столько в своде, сколько в самой поднебесной дали на части, на отдельные куски, рыхлые охломотки. Множество тех мельчайших шматков посыпалось дюже резко вниз, чуть правее кресла в оном сидел Перший, и, достигнув пола, взгромоздившись плотно друг на друга, образовали не высокую такую горку. А миг погодя та горка, слышимо пыхнув, обратилась в пузырчато-разрозненное облачное кресло, местами, точно лишенное плотного своего естества так, что сквозь те дыры просматривались зеркальные стены залы.
Кресло сформировалось как раз в том месте, где в печище Расов всегда помещался Бог Дивный, младший из четверки Зиждителей. Небо, неспешно подступив к креслу, воссел на него, и, облокотившись на высокий, рыхлый его ослон встревожено воззрился в лицо девочки, голова которой теперь покоилась на предплечье Першего и зримо для Бога сияла ярким смаглым переливом света. Димург нежно дотронулся перстом до кольца в ее левой ноздре, и, усмехаясь, негромко заметил:
