– Да? – теперь Липоксай Ягы уже и вовсе дышал досадой, отчего и белая кожа его лица покрылась рдяными крупными пятнами. – Ты, считаешь Блюд, я так наивен? Этот лес не подлежит вырубке, он является реликтовым, то есть особо почитаемым жреческой кастой… Если я еще раз… еще раз… – дыхание вещуна многажды усилилось, будто он задыхался, а губы побелели так сильно, что под ними проявились тонкие вены. – Узнаю, что ты приторговываешь лесом, наш разговор будет достаточно коротким… Я о том уже тебя предупреждал Блюд Дядин и не потерплю такого ослушания.
– Ваша святость, – молвил чародей дрожащим голосом, оный с густого баса понизился до хрипоты, и сотряслось его тело, а руки удерживающие вожжи безжизненно упали на колени. – Клянусь вам… Клянусь – это был обвал… Я бы не посмел… Не посмел после того случая, пойти против традиций и ваших повелений.
– Мне бы не хотелось, – перебивая, протянул Липоксай Ягы и вновь островатые желваки на его скулах шевельнулись, описав круг, а голубые очи блеснули гневливым светом, пригибая подбородок Блюда Дядина к впалой груди. – Не хотелось бы придать тебя смерти, поелику это поставит под сомнение некогда произведенный прежним чародеем Варун Дядиным выбор… Так как возглавляющий дотоль Рагозинский воспитательный дом Варун Дядин был уверен в чистоте твоей души и помыслов. Однако, здесь в присутствие божественного чадо, последний раз предупреждаю тебя Блюд Дядин о недозволенности отхода от наших предписаний, тем более в столь грязных делишках, как торговля реликтовыми, древними лесами.
Чародей торопко закивал, его упертый взгляд серо-зеленых очей в кончик круглого носа старшего жреца, вроде старался найти в нем опору. Липоксай Ягы отвел взор от густо увлажнившегося лица Блюда Дядина и сызнова выглянул назад днесь все же приметив в массиве леса, на большом куске обезлесенья не только пеньки, но и приличные по размеру валуны. Блюд Дядин немедля дернул вожжами, вскинув вверх руки, будто поощряя коней ступать шибутней, хотя они ведомые под узду и так все то время не снижали ходкости своего степенного шага.
Зыбуша медленно докатила до покатой площадки, примыкающей к Святилищу Родителя, ноне в связи с прибытием старшего жреца и божества, устланную ковровыми дорожками, и, остановилась. Повдоль площадки, огибая ее по кругу, не заступая на дорожку, стояли наставники, по случаю огненного обряда наряженные в желтые рубахи и шаровары, оберегающие подходы к Святилищу. Липоксай Ягы сошел с зыбуши вместе с Лагодой на руках, не став на этот раз передавать ее подскочившему Таиславу, понеже желал, чтобы девочка была спокойна, и неторопливо направился к Святилищу, а вслед за ним также степенно тронулись помощники ведуны и Радей Видящий. Блюд Дядин меж тем замерев обок серой ковровой дорожки, снял с ног кожаные белые сандалии, схваченные у лодыжек тонкими ремешками и лишь потом, босоногим посмел пойти вдогон вещуна и его приближенных.
В Святилище Родителя к приему божества уже все было готово. В нижнем углублении лежал сухой хворост, подоткнутый со всех сторон сухими сборами трав. На верхней лапатообразной платформе, люльке, выдвинутой из углубления с широким, плоским, слегка вогнутым концом, нарушая обычаи, было натянуто шерстяное белое одеяльце. Двое из чародеев, стоящих ближе к скальной гряде, держали в руках нарочно для того твореные с короткими древками пламенники, в навершие которых под стеклянными колпаками едва теплились на слое ткани махунечкие искорки.
Волег и Гостенег немедля приняли у чародеев пламенники, абы сегодня тут всем распоряжались лишь приближенные к старшему жрецу, а Блюд Дядин меж тем застыл обок костяной отполированной ручки, укрепленной на платформе, при помощи которой люлька задвигалась внутрь отверстия.
– Ваша святость, – негромко произнес Радей Видящий, подходя к вещуну. Неспешно, чтобы не напугать девочку он начал снимать с нее колпак, каратайку, с ножек сандалии. – Как я уже говорил с божества нельзя снимать рубаху, чтоб не застудить и быть может все же усыпить… Ведь может напугаться огненного обряда, запаниковать.
– Нет, – взволнованно прошептал в ответ Липоксай Ягы, с нежностью во взоре оглядывая отроковицу, все еще примеряющую на свои три сжатых пальчика перстень вещуна. – Не испугается… У нее будет перстень, он ее отвлечет. Спать не допустимо, тогда нарушится связь с людьми, а она не должна разрываться… Чадо даруется только имя и титул, все остальное должно быть сохранено. Все должны знать и видеть, что обряд проводится над божеством! И будет о том толковать Радей Видящий, – голос старшего жреца самую малость сотрясся. – Я и так волнуюсь за чадо, – а посем обращаясь уже к присутствующим, при том слегка разворачивая голову и обозревая их, дополнил более гулко, – начнем!
И тотчас грохотанием отозвались словам вещуна небеса и широкая серебристая полоса, чем-то напоминающая молнию, впрочем, не имеющая изгиба в центре, а вспять искривленная там более округло, пронзив почти безоблачную лазурь свода вдарилась в высокую макушку дальней горной гряды. А миг погодя загудела земля под ногами и прерывчато сотряслась, так мощно, что испуганно заржали кони в зыбуше, и громкое карканье устрашенной стаи ворон наполнило оставшийся внизу хвойный реликтовый лес. Не только чародеи окружавшие пятачок пред Святилищем, но и пришедшие по дороге вслед за зыбушей ученики со своими наставниками, остановившиеся на ней, немедля пригнули головы.
Липоксай Ягы пересадил девочку к себе на левую руку, и, вздев правую вверх, устремив расставленные пальцы в небеса, зычно молвил:
– Хвалим, хвалим Бога Небо – Отца Божия! Ибо Роду Божескому он начальник! Воспеваем славу Родителю создателю всего бесконечного в безбрежных далях Млечного Пути! Превозносим имена Бога Дивного, Бога Воителя, Бога Словуты! Величаем Бога Седми и Бога Огня, источников жизни! Восславляем Бога Асила даровавшего нам насущные знания! Песни поем Отцу нашему Дажбе, оный породил нас дарицев чрез Матерь Зекрую и подарил Матерь Землю!
Старший жрец неспешно ступил к люльке и посадил в нее божество, ласково и обнадеживающе ей улыбнувшись. И незамедлительно каменная платформа пришла в движение, ибо Блюд Дядин, и сие он делал впервые, оно как дотоль осуществлял только руководство обрядом, надавил руками на костяную ручку, принявшись толкать ее в направлении люльки, тем самым загоняя в углубление. Девочка какой-то миг удивленно смотрела на вещуна, протягивая ему руку с надетым на три пальчика перстнем. Липоксай Ягы сжал руки в кулак, и, притулив их грудь, склонил на бок голову. И Ладу немедля широко улыбнувшись, также прижав ладошки к груди, прилегла в люльку, подумав, что вещун, как он последнее время делал, играет с ней. А люлька тем временем медленно достигла углубления и вошла в скалу, тотчас Волег и Гостенег сняли с пламенников стеклянные колпаки и на возгоревшейся от доступа воздуха макушке заплясали лепестки пламени. Помощники вещуна ступили впритык к скальной стене, и, сунули в нижнее отверстие навершия пламенников, тем самым поджигая сухостой трав и единожды хворост. Еще, кажется, доли секунд и разгоревшийся сушняк, выкинул вверх густой дым, пахнущий сладковатым духом разнотравья. Часть чада выплеснулась наружу из отверстия, однако какая-то порция направилась сквозь для того приспособленные отверстия во второе, верхнее отделение Святилища, окутывая дымкой сидящего в люльке. Лагода прилегшая на одеяльце, меж тем сызнова принялась разглядывать перстень, теперь стараясь засунуть в оставшийся промежуток кольца и четвертый палец. В этот раз вход в отверстие не смыкался, понеже божество не отделяли от людей, не рассекали движением той позолоченной круглой крышки, вставляемой в ребристые пазы, вырубленные в стенах углубления. Посему только огонь ядренистей обхватил хворост, и он слышимо затрещал, Липоксай Ягы шагнувший как можно ближе к углублению так, чтобы чадо его все время видела, и малость наклонившийся, торопко кивнул. И тотчас Блюд Дядин потянул ручку, укрепленную одним своим краем крестообразно с более тонким, несущим роль древка, на себя. Принявшись медлительно выдвигать люльку из углубления и одновременно как бы плавно опуская ее вниз… совсем на немного. Вмале бесшумно выехавшая люлька достигла испрямившегося и чуть-чуть отступившего назад Липоксай Ягы и замерла, легкая дымчатость окурившая девочку приятными ароматами степенно осела вниз. И тогда же дотоль притулившаяся к вогнутой поверхности люльки Лагода, поднялась с нее и несмело встала на ножки, с нежностью воззрившись в лицо вещуна. Старший жрец низко преклонил голову пред чадом и торжественно молвил:
