– Приветствую вас, ваша ясность, божественное чадо Есислава, что означает истинно славная!
Липоксай Ягы протянул к божеству теперь нареченному как Есислава руки и обхватил ее маленькой тельце подмышками.
– Сотли, Ксай! – все еще сжимая в правой ладошке перстень, а левым пальчиком указывая в небеса, отозвалась девочка. – Боги! Дайба!
Вещун махом прижал к груди отроковицу и обернулся… А миг погодя в голубых небесах ярко замерцала широкой полосой желто-зеленоватый с более бледным окоемом свет, вроде порезанной бахромы. Раскатистый гром, единожды перемешивающийся с шептанием наполнил широкую долину и махом заходила ходуном под ногами земля, закачались словно заскрежетав, заелозив друг о дружку каменными склонами утесистые гряды, а после поверхность Святилища Родителя засияла. Свет мгновенно, точно отразившись от залащенной ее поверхности затушил в нижнем отверстие полымя, и жаром вырвавшись вперед накрыл испариной всех людей стоящих не только на пятачке, но и вне его… Аль то просто бусенец осыпался холодными каплями на пришедших, упав прямо с яркого, голубого неба. Девочка, будто ожидая, чего-то неотрывно смотрела в желто-зеленоватую полосу, в коей погодя явственно проступили образы трех Богов: Стыня, Дажбы и Круча… Дымчатые образы, наполненные всего-навсе золотым сиянием, полностью поглотившим основные цвета их кожи.
Лишь небеса замерцали все люди, кроме Липоксай Ягы, опустились на колени, преклонив головы пред божественными образами. А Есислава нежданно резко дернулась в руках вещуна, будто желала вырваться и упорхнуть к тем трем младшим Богам, ноне не просто появившемся, но и продемонстрировавшим свои способности. Еще малеша и девочка чуть слышно вскликнула, ее руки упали вниз, глаза сомкнулись, и она на толику окаменела. Уже присутствующий при таком странном поведение чадо Липоксай Ягы и сам недвижно замер, а когда отроковица, немного погодя, сызнова себя обрела и словно обессиленная прижалась к его груди, нежно ее огладил.
Моросейка оставив на лицах, одеждах людей влажные полосы спустя какое-то время испарилась. То ли так скоро впитавшись в кожу, то ли все же подхваченная, лучами яркой Звезды Солнце. Вже миллионы лет, опекающей свою меньшую сестру Землю, Звезда Солнце ноне после пережитого, вдруг резко застыла… Словно испугавшись мощи тех, кто был так мал в сравнение с ней, и единожды являлся ее Творцом. В лазури небосвода не менее скоротечно потухла широкая полоса света… И только после этого шевельнулись люди, допрежь остолбеневшие от чудес, схороненные на одном из континентов планеты, на дне широкой, глубокой долины, окруженной со всех сторон высокими взгорьями.
– Ксай, – однозначно устала, шепнула Есислава. – Ты, видел Дайбу… Кучу… и Тыня? – вещун рывком кивнул и немедля укрыл тельце девочки поданным ему Радеем Видящим небольшим шерстяным одеяльцем. Божество утомленно сомкнула очи, а посем вельми четко добавило, – Ксай, ты не воздал почитание Богу Пелшему… Пелвому из Богов, ибо его имя значить пелволожденный.
Вне сомнений те слова маленькой Есиславе дыхнул огорченный несправедливостью за своего Творца не менее крошечный Крушец.
Глава одиннадцатая
Есиславе в этот год исполнилось одиннадцать лет. Так считал Липоксай Ягы, оно как у божества отсчет лет велся от месяца увяденя в каковом восемь лет назад над ней был проведен огненный обряд, подаривший девочке новое имя, ранг и многое другое, согласно днесь занимаемому ею положению. К одиннадцати летам Есинька, как ласково один-на-один величал отроковицу Липоксай Ягы, любивший ее не столько за божественность, сколько как собственное дитя, достаточно выросла. Она не просто набрала в росте, но и достаточно пополнела, окрепла здоровьем. Вещун требовал от нянек того, чтобы чадо всегда кушало, от кухарок лучших для того блюд, от Радея Видящего постоянного контроля здоровья. И, вероятно, потому Есислава, хоть и не любила есть, была всегда накормлена, ухожена, тепло одета. Разнообразные снадобья, мази, травяные ванны каждое в отдельности и все в общем дало положительный результат для укрепления девочки. Теперь она не была, как допрежь того тощеньким ребенком, с худенькими ручками и ножками, а выглядела пусть и не пухлой, одначе, вельми сбитой, коренастой юницей, похожей на маленький камушек… такой живенький и крепенький.
Частые поездки на море, во дворец старшего жреца улучшили физическое состояние Есиславы, потому теперь она простывала не столь часто, как прежде. Несомненно, проведенное вмешательство в ее плоть бесиц-трясавиц даровало отроковице силы, а правильный уход смогли их приумножить. Спокойная обстановка, любовь, почтение, оказываемое ей как божеству, благодатно сказывались и на Крушеце так, что он не волновался, а потому не заставлял Есиславу проводить обряды. И за эти лета лишь раз подал зов. Видимо, лучица пыталась сплотиться с плотью, и связь меж них мало-помалу начала возникать. Связь оная была столь необходима, для становления бесценного Крушеца.
Война с варварами, которую намеревался начать старший жрец, восемь лет назад, на счастье простым людям не разразилась, так как высланная на границу с Семжской волостью массивная рать смогла подавить возмущение малочисленных кочевых племен. И вождь Асклеп, несущий в себе гены не только белого, а еще и красного человека, попросил мира у Липоксай Ягы, обещая умиротворить свой народ. Прислав в дар божественному чаду, пятерых белых жеребцов со столь долгими гривами и хвостами, каковые своими тончайшими волосками дотягивались до земли, легохонько с ней лобызаясь. Впрочем, вместе с тем волости Дари продолжала мучить степная лихорадка от которой так и не удалось знахарям найти снадобье, а потому она попеременно вспыхивая, выкашивала нещадно дарицев.
Есислава теперь не только чисто говорила, к своим одиннадцати годам она научилась писать, читать, а также получила начальные знания о традициях, верованиях дарицев. Хотя этим сведениям девочка обучалась вельми сложно, поелику выписанные из Рагозинского воспитательного дома два наставника: один – Годота, обучающий божество письму и чтению и другой – Нежата, учитель духовной мудрости, не всегда могли совладать со своей ученицей. Так как Есислава оказалась вельми своенравной девочкой, имеющей на все свое мнение и почасту его отстаивающая… Отстаивающая и вовсе с особой горячностью, когда это касалось знаний белых людей о Боге Першему. Всякий раз вступая в пререкание со своим наставником Нежатой защищая свои мысли, точнее сказать мысли Крушеца и пояснения Стыня. Ибо три младших Бога: Круч, Дажба и Стынь, по условиям договоренности, приходили к девочке, учили, поддерживали и помогали. И в этой жизни Есислава, не подверженная никаким обрядам Седми, поелику Перший нарочно не допустил к отроковице более старших и опытных Богов, более тяготела именно к Стыню. И когда младший Димург к ней приходил особенно тому радовалась. В его присутствии ощущая легкость и мощную ни с чем не сравнимую связь, которую не мог застлать ни Дажба, ни Круч ставшие ей всего-навсе старшими товарищами. Стынь же был нечто иным, таким близким, родным, что порой казался сродником… не меньше чем брат, а может и более того понятия.
Очевидно поэтому, Есислава не желала, да и естеством своим не могла слышать, про Бога Першего, какую либо неправедную напраслину, аль ложь. Всяк раз как поучения Нежаты касались Першего гневливо обвиняла наставника в ущербности сведений, а порой и в явном вранье. Теми негодующими выпадами она приводила своего учителя в трепет. Ибо Нежата ощущал в них не только разумность, но и недоступную для него мощь, мощь не просто человеческого разума, а разума юного божества Крушеца, посему не мог… не умел, что-либо противопоставить словам божества. Оттого не раз возникала такая ситуация, что русоволосый с вельми неказистым лицом Нежата приходя в казанок старшего жреца, суетливо прижимал к груди руки, почасту кланяясь (або дюже волновался) сказывал:
