– Ох! Ох! Хочу их увидеть… А почему мне о них никогда не сказывали? – защебетала отроковица, столь скоро роняя слова, что было не ясно и вовсе о чем она толкует. – Только Туга в сказках… И я думала мамон, мамун лишь волшебный зверь, который ходит под землей аки рыба по воде, а ежели выходит наружу немедля погибает, оборачиваясь в озера, родники и речушки.
– Ага, – нежданно вклинился в разговор Лихарь, явственно обрадованный тем, что миновал наказания. – А еще есть байка, что по первому, когда Бог Небо создал мамуна, он был столь огромен, что доставал до свода и подпирал его лазурь. И не мог он хаживать, так ему было тяжко. И тогда Бог Небо повелел мамуну сбросить часть своего тела вниз. И тотчас исполнил, указанное Зиждителем, мамун, да сбросил половину свою к долу земли, и из нее появилась птичка… птичка рябчик.
Есислава, только мальчик начал сказывать, развернулась в его сторону и со вниманием застыла, но погодя порывисто вздрогнула, криво изогнула губешки, и, подкатив глаза, точно намеревалась упасть, резко передернув плечами с негодованием протянула:
– Вот глупость какая… Во-первых, я точно знаю, что Небо не творил животных, так сказали Боги. А во-вторых это какая ж должна быть птичка – рябчик появившаяся из части тела мамуна. Прямо-таки огромная, здоровущая ежели мамун сам свод подпирал. – Есинька вскинула вверх руки, указывая на столь не близкий путь до неба. – Тот рябчик явно не смог бы летать, ибо крылья его были таковыми долгими… – Внезапно девочка смолкла, вздела ввысь голову, и торопливо обозрев небесную даль, гулко захлопав в ладоши, радостно закричала, – Ксай! Ксаечка вернулся!
И впрямь на небосклоне слегка правее одной из высоких, со скалистой вершиной гор, той, что разместилась на востоке, и по утрам своей утесистой макушкой заслоняла путь самому солнцу, показался резво увеличивающийся в размерах летучий корабль, каковой тащили на себе четыре кологрива.
– Ксай! Ксаечка прилетел! – взбудоражено запричитала девонька и от волнения на ее щеки из глаз прыснули крупные слезинки.
– Ваша ясность, успокойтесь, прошу вас, – беспокойно отозвался Таислав, и бережно поймав вздрагивающее плечико отроковицы, спешно привлек к себе, нежно приобняв. – А то у вас сызнова сведут пальчики, и тогда вы не сможете встретить его святость.
– Пойдем! Пойдем Таислав! – сбивчиво, и словно не слыша ведуна, заговорила Есислава, шибутно дернувшись из его объятий, при том цепко ухватив за правую руку. – Хочу, хочу увидеть Ксая! Пойдем скорей!
– Конечно, конечно ваша ясность, – мягко произнес Таислав и незамедлительно тронулся вслед за юницей, на ходу повелев коадъютору синдика. – Туряк уведите мальчишку в дом садовника и проследите, чтоб ничего непутного не выкинул… Надеюсь, ты, меня понимаешь? – Наратник стремительно кивнул.
А летучий корабль уже нарисовался много объемнее и, вскоре, завис над поместьем. Еси вмале бросив руку ведуна, поспешила по дорожке к месту посадки, что лежало ровным каменным пятачком позади жилых строений. Однако вельми скоро ее нагнал Таислав, по мере своего движения меж построек, раздающий указания:
– Витчак готовьте его святости купальню! Мазыря, Солоха срочно обед! Хохряк дворцовую дорожку!
Есислава обежала жилые и хозяйственные строения, и, выскочила на край каменной площадки как раз в тот момент, когда кологривы ступили на нее копытами, а колеса летучего корабля коснулись того ровного покрытия. Кологривы сделали несколько скорых шагов по площадке, полностью замедлив свой ход и движение судна, и тотчас прибежавшие служки поднесли и приставили к борту летучего корабля дощатый настил– лестницу, а после укрыли его ворсистой голубой дорожкой, раскатав по мостовой почитай до ног девочки. Есинька, дотоль придерживаемая за плечо Таиславом, лишь служки распрямили подле нее край дорожки, резво ступив на ту поверхность, ретиво побежала навстречу, не менее торопко спускающемуся с судна, старшему жрецу.
– Ксай! Ксаечка! – девочка тягостно вскрикнула, вроде как задыхалась от собственных чувств, и, ворвавшись в объятия Липоксай Ягы внезапно и вовсе дернувшись, гулко заплакала.
Вещун немедля поднял отроковицу на руки, прижал к себе и принялся ласково гладить по голове, целовать в щеки, лоб, глаза, нежно шепча:
– Ну, что ты… Что ты моя Есинька… Моя душа, радость… Я здесь… приехал, не надо плакать моя девочка, мое чудо, божество!
– Больше не оставляй меня, – мешая слова, стоны, всхлипы и слезы с трудом выдохнула из себя Еси, не переставая целовать вещуна в щеки. – Не могу… не могу без тебя Ксай… Ксаечка… так скучала… так.
– Ну… ну, моя душа… не надобно плакать, – молвил как можно ласковей, трепетней Липоксай Ягы и плотнее прижал к себе вздрагивающее тельце, на малеша застыв и словно растворившись в той благости и спокойствии, каковое всегда исходило от девочки. – Более не оставлю, ваша ясность, – уже многажды уважительней, степеней добавил старший жрец, приметив подходящих к нему помощников, да легохонько кивнул им в знак приветствия.
Таислав, Довол и Радей Видящий остановившись напротив вещуна низко преклонили головы. И старший помощник вещуна вельми торжественно произнес, озвучивая приветствие за всех:
– Здравствуйте ваша святость вещун Липоксай Ягы.
– Как здоровье божества? – спросил не мешкая старший жрец, вопрошая о том, о чем более всего тревожился за время своего отсутствия.
– Как и допрежь того, – отозвался Таислав, и на лице его резко дернулась кажная черточка. – Пальчики не прекращает крутить корча. Ноне утром, как сообщила Туга, ее ясность видела плохой сон, проснувшись, кричала, но няньке пришлось покинуть комнату, – голос ведуна многажды понизился, вроде он боялся, что их подслушают. – Так как по ее словам приходил Бог.
– Дажба, – шепнула на ухо Липоксай Ягы обнимающая его за шею девочка. – Он снял боль с пальчиков… и дал мне какую-то сладкую капельку, отчего я уснула.
– Да.., – задумчиво проронил старший жрец, днесь после расправы с бунтовщиками как-то более доверяющий действиям Стыня, чем Дажбе. – Однако, я привез из Повенецкой волости вам в помощь, Радей Видящий и Довол, кудесника Прокуя.
Липоксай Ягы прервался и поправив сидящую на руках отроковицу повел глазами вправо, тем движением указывая на стоящего в нескольких шагах от него очень высокого и худого старца, по возрасту не намного моложе Радея Видящего, тем не менее сохранившего живость движений и бойкость взгляда. Седые короткие волосы кудесника были столь густы, что напоминали своей мохнатой копной шапку, натянутую на макушку скальной сопки, теряющейся слева от него в глубинах гор. Белый жупан в тон коему сиял в левой мочке уха треугольной формы белый алмаз, белые зубы и кожа лица придавали кудеснику и вовсе разудалый, молодецкий вид. Плетеным, разноцветным был пояс Прокуя огибающий его стан, на поверхности которого просматривалось множество особых символов и знаков, имеющих свои истоки от учителей жрецов белоглазых альвов. Свисающие долгие концы того пояса, вернее молвить, кушака имели на своих завершиях маханькие, серебряные колокольца, с десяток по обеим сторон, оные при ходьбе малость дзинькали. Этот кушак, как особое признание в среде кудесников носил один Прокуй. Безбородое, безусое лицо округлой формы было вельми благодушным с мягкими чертами лица, а серые очи хоть и растеряли яркость красок, смотрелись требовательными, если не сказать властными, проникающими в саму суть твоей души.
