– Ох! – тягостно дыхнула Еси, враз побелевшими губами, избавляясь от давно минувшего. – Как я устала… Устала от этих воспоминаний.
Девушка зараз сомкнула очи и глубоко задышала, так как делала всегда, тем изгоняя из головы дымчатость видений. Из правого глаза медленно на щеку выползла капля слезы и прочертив тонкую полоску, впиталась в поверхность кожи.
– Ну… ну, моя милая, – нежно проронил Перший, тревожно шелохнувшись в кресле. – Не надобно только плакать… Я уверен, вмале все приходящие воспоминания иссякнут, нужно только не волноваться… Еси, – молвил он погодя, явственно желая, чтобы девушка обратила внимание на его слова. – Сейчас в залу прибудут Боги Небо и Асил. Я прошу тебя не пугаться их, а ежели, ты почувствуешь сызнова боль или слабость начни глубоко дышать, как я тебя учил. – Димург на чуть-чуть смолк, и многажды понизив голос, дополнил, – Еси ты меня слышишь? Прошу, открой глаза… посмотри на меня.
– Когда я на тебя смотрю, вижу свое прошлое… Вижу рождение, рождение твоей лучицы… Твоего Крушеца… И ощущаю его тоску… боль, – звонко отозвалась Есислава, словно обвиняя Бога в испытываемых чувствах, и порывчато замотала головой, похоже, переполнившейся желанием Крушеца прикоснуться к своему Творцу. – Отправь меня домой! К Липоксай Ягы! Чтобы он… он… – глас девушки дрогнув затих и сама она вся замерла, болезненно прикусив нижнюю губу.
– Тише… тише моя девочка, – весьма настойчиво, если не сказать требовательно произнес старший Димург и та мощь, властность плотно окутала тело юницы слегка вроде как встряхнув. – Не надобно тревожиться, сейчас для тебя это недопустимо. Постарайся сохранять ясность ума и чувств… Думай о том, что близко тебе, о солнце, траве, листве… О брызгах воды, цветах… О малыше, что живет нынче в тебе. Перенаправляй свою тоску на то, что дорого тебе. И не дергай себя, поелику я верну тебя домой, к Липоксаю, только позже. Допрежь того нам придется с тобой кое-куда отправится, чтобы прекратить те болезненные воспоминания.
– Не хочу! Не хочу никуда отправляться, – обидчиво затрепетали уста девушки.
И теперь вся ее плоть, не только естество ощутили мощную волну огорчения, досады на Першего… Першего какового так жаждали увидеть, коснуться и каковой оказался таким черствым… черствым в отношении ее Еси, и болезненно стонущего Крушеца. Девушка будто и не замечала нежно-вкрадчивого голоса Бога, его успокоительно-ласкающий тембр, полюбовное величание. Ей, Есиньке, наблюдающей в воспоминаниях его поцелуи, объятия в направление Владелины, стало непереносимо обидно, что Димург был так добр к ней в прошлой, как она считала, жизни и оказался столь равнодушен, холоден в этой.
– Днесь же… Днесь отправь меня домой! – негодующе продышала Есислава, и, открыв очи, надрывисто дернулась в кресле, верно, пытаясь подняться на ноги и уйти.
Однако, юнице не позволили встать, и не столько Перший торопко вскинувший в ее сторону правую руку, сколько змея в навершие его венца. Она внезапно резко открыла очи, и, обдав ярким изумрудным светом, чуть зримо шевельнула каждой своей чешуйкой, тем самым остудив желание Есиньки подняться. Змея теперь и вовсе широко раззявила рот, высунула оттуда почти рдяной раздвоенный язык, и, ощупав им пространство, раскатисто, что-то зашипела.
Глава одиннадцатая
А миг спустя в залу, как допрежь того входила Трясица-не-всипуха, вступили Асил и Небо, вначале младший из четверки Богов следом старший. Оба Зиждителя обряженные в серебристые распашные сакхи, с длинными рукавами да в своих величественных венцах, в одном из которых высилось платиновое древо, а в ином вращалась миниатюрная Солнечная система. Боги, сделав несколько широких шагов по полу залы, резко остановились. И Небо, а за ним и Асил в упор зыркнули на сидящую юницу. Прошел один морг, когда острая боль пробила голову Есиньки, и такая мощная, всепоглощающая, растворившая в себе не только досаду, испуг, но и, похоже, всю плоть. Боль грубо свела корчей руки, ноги, и с особой силу пронзила тело, точно стрела, войдя в макушку и выскочив, из желудка. Есислава не просто застонала, она громко закричала, и сама вся тягостно дернувшись, затряслась, смаглый луч выплеснулся изо рта, глаз, ушей и наново судорожно запульсировал.
– Не прощупывать! Прекратите оба! – повелительно произнес Перший, обращая ту молвь братьям.
Старший Димург торопливо поднялся с кресла, и, шагнув к девушке, вдавленной в ослон сизого облака, подергивающей всеми частями тела и единожды головой, стремительно поднял ее на руки. Бог немедля прижал напряженное тельце юницы к своей груди, и слегка развернув голову, приложился устами к ее лбу. Тем действом сразу притушив сияние выбивающееся из головы и вогнав обратно уже было выплюхнувшийся изо рта ком крови, и, несомненно, сняв огорчение от ощущаемого равнодушия Димурга.
– Что случилось Перший? – встревожено вопросил Небо, также как и младший брат, не смея сойти с места.
– Лучица не позволяет себя прощупывать, – немедля пояснил старший Димург и приткнул голову уже обмякшей, расслабившейся в его объятиях юницы к своему плечу, теснее прижав ее тельце к груди. – Я, было, испугался, что лучица, таким образом отреагировала на встречу со мной, и потому не рискнул коснуться девочки. Но теперь уверен, сие новый сбой, как мы и предполагали болезнь нашей бесценной лучицы.
– Надо было, Отец, предупредить нас, что девочку нельзя прощупывать. Мы бы не стали, – взволнованно протянул Асил, и первым тронувшись с места, направился к старшему брату, который точно малое дитятко прижимал к себе притихшую Еси.
– Нет… я сделал так нарочно, чтобы убедиться в моих предположениях, – неспешно отозвался Перший, – надобно было убедиться.
Меж тем старший Атеф приблизившись к брату, остановился подле. Он медлительно протянул в сторону головы девушки левую руку и кончиками перст нежно приголубил ее долгие, распущенные волосы. Крупные мурашки махом покрыли тело Есиньки и она тягостно дернулась, от близости тех с коими была едина своим естеством. Глухие рыдания нежданно вырвались из юницы, и горячие потоки слез стали заливать не только ее щеки, но и материю сакхи Першего. Сызнова порывисто вздрогнула вся ее плоть, а посем вроде окаменев, застыла, одначе, стенания не прекратив.
– Ну, милая наша, что ты? Что случилось? – полюбовно протянул Асил и положил на застывшую голову девушки, где волосы встали дыбом, всю ладонь.
– Вы… вы.., – прозвучало столь низко, смешиваясь с резкими рывками стона, не схожего с мягким голосом Есиславы и тотчас перста у нее на руках и ногах свела мощная корча так, что тело выгнулось дугой в районе позвонка. – Не слышите… Вы меня не слышите… Я кричал… звал… Мне так больно… больно, – низкое шептание срыву потухло и теперь проплыло лишь раскатистое всхлипывание, словно пронзительного стенания.
– Тише… тише, наш милый малецык… Наша бесценность, – продышал встревожено Перший и припал губами ко лбу девушки. – Прошу умиротворись… мы подле… подле тебя.
Тело юницы порывисто дернулось и немедля с него спала окаменелость, а с конечностей корча, вновь придав им вялость. А миг спустя прекратились всхлипы и рыдания, точно Еси потеряла сознание… однако все еще слышался вкрадчиво-нежный бас-баритон Першего, трепетно шепчущий в сам мозг:
