– Нет, обережем госпожу и себя, – разумно протянула, отвечая на вопрос помощницы Трясца-не-всипуха. – Неизвестно как плоть отреагирует на наше лечение после вмешательства самого Родителя. Да и таким образом мы будем спокойны за лучицу, ибо ноне ее недопустимо волновать. Слишком, как сказал, Господь Перший она слабенькая.
Лидиха поколь ее старшая говорила, налепила на здоровый глаз юницы плотный четырехугольник темно-синего вещества слегка трепыхающего своими, как краями, так и срединой. Бережным движением перст она оправила его грани, размазывая по коже и мягким, массирующим мановением вгоняя их рубежи в кожу над бровью, в висок, нос и занимая почти до средины щеку. Укрепив края вещества на коже, Лидиха протянула руки в сторону больного глаза Еси и крепко обхватила веки. Чудилось, что нижнее веко юницы прямо-таки прилипло к перстам правой, а верхнее к левой руки. Резко и достаточно широко бесица-трясавица растянула в стороны веки так, что показалось еще сиг и кожа в уголках порвется, уж так явственно приоткрылся погибший глаз. Впрочем, когда чудилось, что тонкая кожа подле ока юницы начнет рваться, из единственного глаза Лидихи вырвался густой дымчатый столб, в котором перемещались сверху вниз энергично пульсирующие синие лучи. Он словно прошил теми лучами погибший глаз Есиньки, отчего тело последней судорожно вздрогнуло.
Лидиха еще малость зримо била теми лучами в глаз девочки, а посем также стремительно столб иссяк, впитавшись в кожу ее лица. И днесь и сам глаз Еси, и кожа вкруг него приобрели бело-голубоватый цвет с малым красноватым вкраплением. Веки, и вовсе, растянувшись на значимый промежуток, слегка вывернулись, посему глаз стал более видимым.
– Веремя, – дыхнула Лидиха.
Трясца-не всипуха того указания ожидая, спешно подняла вверх обе руки и ее перста, где дотоль находились небольшие бугорки, принялись вытягиваясь, утончаться, единожды делаясь заостренными. Прошло не более пару минут и пальцы старшей бесиц-трясавиц превратились в плоские, чуть загнутые полосы, похожие на лезвие ножа. Трясца-не-всипуха подвела утончившиеся перста к погибшему органу девушки и энергично воткнула их вглубь глазницы. Поместившиеся два пальца с одной стороны глаза, два с другой на чуток застыли недвижно, а из единственного ока старшей бесицы-трясавицы выпорхнул едва зримый дымчато-серый столб, одновременно с этим черный, квадратный зрачок внутри него многажды увеличившись в размерах, принял вид многогранника. Столб света окутал своей дымчатостью погибший орган юницы и в нем ярко вспыхнув, заблистали малые крохи полымя, точь-в-точь сеяных искорок серебристого полыхания.
Спустя еще пару минут Трясца-не-всипуха резко дернула на себя руки, вырывая из впадины, собственные перста и заключенное в них глазное яблоко девушки с частью повислого и покачивающегося зрительного нерва, тонких сосудов и мышц. Немедля переместив вынутое в округлую мису, поднесенную Огнеястрой. Между тем продолжая освещать дымчато-серым столбом саму глазницу, в каковой точно забурлила пузырями алая юшка.
Лидиха наново выпустила из своего глаза теперь только дымчатый столб с голубыми пульсирующими лучами внутри. Столбы света на малость перемешались в глазнице Есиславы и с тем остудили кровавые пузыри. И тогда Трясца-не-всипуха взяла из иной кубической мисы, с плотными металлическими стенками, подаваемой Огнеястрой, здоровое глазное яблоко, мягко-перекатывающееся в ее тонких перстах. Бесица-трясавица вложила глазное яблоко во впадину девочки, также глубоко вогнав туда свои плоские перста. И немедля Лидиха потушила свой глаз, впитав в его недра допрежь истончаемый столб света. А спустя полминуты Трясца-не-всипуха рывком выудила перста из недр глазницы, и, погасив собственное око, отступила от люльки, высвобождая там место Огнеястре, уже освободившей руки от мис.
Тем временем Лидиха вновь выбросила из своего глаза столб, только теперь дым его был не густым, а разрозненным, и сияние слегка желтоватым. Направленный на пересаженный орган столб своим сиянием не только вернул прежний цвет, коже лица девушки, сняв голубизну, красноватые вкрапления, но и придал движение самому глазу. Посему в нем резко расширился, а потом сызнова сжался черный зрачок, и тугая капля слезы неспешно вытекла и застыла в уголке вернувших себе исходный вид век. Лидиха осторожно отпустила веки, бережно свела их меж собой. Огнеястра тот же миг проложила тонкую нитевидную полоску на верхнюю часть века, прямо по рубежу волосков. Склеив той полоской не только веки, но и плотно притулив ресницы к коже так, чтобы глаз было поколь неможным открывать.
Трясца-не-всипуха вернувшая своим перстам положенный вид, с небольшими бугорками в навершие без ногтей, легохонько наклонившись, обхватила торчащий небольшой рычаг, пристроенный на коричневой столбообразной подставке, и, надавив, потянула его вниз. Кресло-люлька срыву дернувшись, попервому подалось малость вверх, а посем опрокинувши ослон, сотряслось. Но лишь затем, чтобы живописать под лежащей недвижно Есиславой ровную поверхность кушетки, без каких-либо признаков вязкости.
– Эвонто… ня дужа гэта цыните, – вставила в тишину правящую в помещение Дрема, все то время стоявшая хоть и с бочка Лидихи, однако, дюже пронзительно наблюдающая за лицом девушки. – Веремя, аки гутарится.
Бесицы-трясавицы синхронно закивали. И днесь Огнеястра легким движением своих перст, где явственно просматривались выдвинувшиеся вперед, словно из самих небольших бугорков, остро заточенные смаглые ногти, похожие на лезвия ножа, разрезала материю на сакхи Еси, начиная от груди до подола. Раскрыв получившиеся бортики материи в сторону, бесица-трясавица оголила уже явственно обозначившийся выпирающий живот девушки. Огнеястра подняла вверх правую руку, согнув два крайних пальца, и из макушки среднего немедля вытянулся ноготь, свернувшийся в долгую, узкую трубочку. Око бесицы-трясавицы направленное на живот юницы, выпулило из себя ярко-белый дымчатый луч света и вдарившись о молочную кожу принялось неспешно двигаться вправо-влево… вниз-вверх по телу. Луч вмале остановился в районе пупка Есиньки, и Огнеястра энергично вогнала трубку-ноготь в глубины плоти.
Глава двадцать шестая
Перший встревожено глядел на замерших пред ним Огнеястру и Трясцу-не-всипуху. Бог явно желал их прощупать и единожды страшился того, откладывая на потом все, что вскоре эти создания должны были ему открыть… и тем самым либо обрадовать, либо расстроить. Наконец, старший Димург оперся спиной об высокий ослон облачного кресла, и, сложив свои сухопарые руки на облокотницы, задумчиво оглядел саму залу маковку, пыхнущие на глазах в своде растущие толь от воды, толь от его беспокойства блекло-желтые облака, освещающие помещение. Также степенно он прошелся взором по лицу не менее встревоженного Небо, сидящего в кресле напротив, и прохаживающегося позадь него Стыня.
– Итак, – протянул Перший все еще не сводя глаз с сына, об ухудшении состояние которого ему ноне доложил не только Мерик, но и видевшая Бога Трясца-не-всипуха, посчитавшая сие плохим признаком. – Значит, вмешательство прошло успешно, и девочка вмале будет видеть, как и положено?
– Да, Господь Перший, – торопливо скрипнула Трясца-не-всипуха и порывисто закивала, тем словно оправдывая свое величание как трясухи. – Вмале… Коли считать по земным меркам, в двух-трех оборотах Земли вкруг своей оси с циклом в звездные сутки, госпожа будет видеть и вторым глазом.
