Разговоры с Китоврасом оказались для Есиславы весьма интересными. Император слыл не только умным, обходительным гипоцентавром, он был предельно внимательным и всегда отвечал честно. Даже если не мог объяснить чего-нибудь, не таясь сказывал, что на данный вопрос не смеет ответить по причине запрета оный наложил Господь Перший. С ним девушке было легко, не ощущалось какого-либо напряжения или оглядки. И нередко забываясь, Еси говорила с ним о Крушеце, отделяя себя от него. В такие моменты император молча выслушивал молодую женщину, а после столь трепетно отзывался о ее естестве, теплотой той, словно сызнова объединяя их в одно целое. Китоврас, как и Кентавр, был предельно внимателен не только к мыслям и чувствам Есиньки, он не менее почтительно относился к биению жизни внутри нее, всегда с удовольствием выслушивая, сопереживая росту Ярило, успокаивая любые возникающие ее волнения.
Дня за два до предполагаемых родов Китоврас и Кентавр, прибыв на буравчике ко дворцу вещуна, вошли сначала в казанок к Липоксай Ягы, допрежь того выяснив, что сама госпожа утомленная духотой в помещениях ушла в сад.
Казанок в Африкие сохранил общий вид помещения некогда бывшего у старшего жреца в Лесных Полянах Дари. Расположившийся на первом этаже дворца, порой также величаемого детинец, казанок имел большое окном во всю стену. Мощные деревянные полки в несколько рядьев, на иной стене, хранили в себе аккуратно сложенные свитки и поместились супротив махонистого деревянного стола и стула с вычурно-вырезанными ножками да высоким ослоном, как и сидение, обитого мягкой коричневой материей. Свод в казонке был сводчатым, а сверху декорирован бледно-кремовым бархатом, на полу же лежал с низкой ворсой ковер во всю комнату.
Войдя в казанок гипоцентавры остановились напротив стола и Кентавр вкратце пояснил вещуну, что состояние здоровье госпожи предполагает успешное рождение ребенка только на их сфероиде, где для того уже все создано. И так как роды могут произойти в ближайшие два– три дня, им нужно ноне вывезти госпожу из Свечей. Липоксай Ягы поднявшийся со стула, стоило только в казанок войти гипоцентаврам, недвижно застыв подле него, обидчиво выгнул губы. Тугой волной пробежало негодование по его лицу и враз словно сгорбившейся фигуре, ибо он уже давно перестал быть старшим жрецом, а вернее правителем в поселениях. Вся как таковая власть теперь находилась в руках этого мощного народа, и в частности императора, коему никто не мог противостоять. Но днесь когда они захотели забрать Есиньку и лишить его радости присутствовать в первые мгновения жизни столь ожидаемого им Ярило, стало и вовсе больно… больно и обманчиво обидно. Китоврас, несомненно, почувствовал это состояние вещуна, и, понимая, что коли они хотят забрать с собой госпожу им необходимо заручиться его поддержкой, умягчено молвил:
– Липоксай Ягы, ты должен понять, что мы это делаем лишь для госпожи и ее чадо.
– У ребенка выявлены небольшие отклонения в физическом развитие, – поддержал императора Кентавр. – И в наших возможностях поколь их поправить. Надобно как можно раньше убрать те отклонения, чем самым обеспечив нормальное развитие чадо и не подвергнуть какому бы то ни было психическому потрясению саму госпожу.
– Как так отклонения. Вы же дотоль говорили, что все благополучно и с чадом, и с Есинькой, – с трудом выдавил из себя Липоксай Ягы и побледнел.
Холодный пот пробил кожу его лица и купно покрыл лоб, нос, щеки и губы. Он внезапно надрывно качнулся взад… вперед и ноги в коленях его дрогнув, подогнулись, так, что если бы не Кентавр торопко подскочивший и придержавший его за плечо, вещун, очевидно, упал. Лекарь бережно обхватил старшего жреца под руку, усадил на стул, и, нащупав на запястье пульс, подсчитав его биение, недовольно качнул головой.
– Мы так говорили, чтобы до времени не беспокоить госпожу, – негромко произнес Китоврас, не менее беспокойно оглядев как-то махом ослабшего старшего жреца.
– Сто восемьдесят ударов, – беспокойно проронил Кентавр, точно тем ставя заключение. – Я уже сказывал тебе Липоксай Ягы, что надо обследоваться у нас на сфероиде, тем паче это вероятно болезнь органов кровообращения. Скорее всего поражение мышцы и клапанов сердца, потому и наблюдается стабильная аритмия и хроническая сердечная недостаточность. Нужно пройти обследование и получить грамотное лечение. Сколько я могу повторять об этом, неужели для того надо привлекать госпожу, чтобы она настояла и как итог тревожилась?
– Я пью… пью… снадобье, – протянул ослабшими губами вещун и вздев руку приткнул ладонь к груди вдавливая ее в глубь и тем стараясь снять частое биение сердца.
– Ваше снадобье – пустое, – раздраженно дохнул Китоврас и порывисто переступил с ноги на ногу. – Это при такой болезни самое настоящее невежество и отсутствие как таковых знаний. Когда-то дарованные вам белоглазыми альвами знания были бесценны… Но время спустя вы не только большей частью их растеряли, но и как вам, людям присуще, многое извратили. Вместо того, чтобы основываясь на тех великих знаниях расти и ступать вперед, вспять откатились назад. Возможно, когда-нибудь вы достигните определенного уровня в лечение своих братьев, но как всегда добьетесь этого извращенными методами… И в общем не думаю, что вы будете полноценно продлевать жизни.
– Никогда не будут… Уж слишком они много утеряли из знаний альвов, да и гибель континента, непременно, нанесет урон по тому, что им дадено, – мрачно отметил Кентавр.
Он вынул из висевшего на сыромятном поясе заместа чингала кожаного квадратного кошеля, только с плотными стенками, продолговатую короткую трубку, переливающуюся рдяно-синим цветом с игловидным острием на одном его конце и приплюснуто-плоском закругление на ином. Все еже удерживая руку старшего жреца лекарь приставил к его запястью игловидное навершие, слегка вогнав сам кончик в кожу. И немедля резко нажал на приплюснутое закругление в другом конце трубки. Ярко блеснула пурпурным светом вся поверхность трубки и зримо выстреливший из игловидного конца блестящий луч, который озарив глубины запястья (отчего стали просматриваемы не только плоть, кость, но и каждая мышцы, жилка в ней) попал в пульсирующий красный сосуд. Зыбкое свечение охватило и само запястье, и кисть руки, и предплечье почитай до средины. А малеша спустя скомковалось тонкой рдяной полосой огибая запястье. И тотчас покрытое холодным потом бледное лицо Липоксай Ягы приобрело свой обычный молочно-белый цвет, а на щеках даже выступил легкий румянец. Вещун глубоко вздохнул и с благодарностью взглянул на стоящего подле него Кентавра, уже выпустившего, все поколь объятую сиянием руку и с той же степенностью убравшего в кошель трубку.
– Днесь, – довольно строго сказал Кентавр, смыкая края своего кошеля, вроде образующих единую поверхность. – Мы займемся госпожой и чадом, а после я настаиваю на твоем лечение. И коли вновь ты начнешь его избегать Липоксай Ягы, придется привезти тебя на сфероид силой, ибо не допустимо, чтобы ты болел. – Вещун было отворил рот, стараясь возразить, но Кентавр негодующе качнул головой и дополнил, – а по поводу чадо… Ты, Липоксай Ягы, вероятно, ведаешь по какой причине отсутствовала давеча на Земле госпожа?
Кентавр смолк и в упор глянул в голубые побледневшие от переживаний очи старшего жреца. Тот медлил совсем немного, а затем малозаметно кивнул. Так как знал из доверительных рассказов Есиньки, где она побывала, и что видела.
