Чем дольше Ралль читал заклинание, тем сильнее, однако, овладевали им сомнения: он несет тарабарщину, а Зерильда стоит в центре начерченного мелом знака, с ней ничего не происходит… Но стоило произнести последние слова, как мебель в комнате задрожала, посуда зазвенела, и в кабинет из ниоткуда ворвался горячий зловонный ветер.
Вскинув руки, Зерильда воскликнула:
– Приди, Аваддон! Соединись со мной, и вместе мы погрузим этот мир, что заточил тебя в неволю, в сиятельный хаос! Ты отомстишь!
Налетел новый порыв смрадного, как дыхание бешеной собаки, ветра, и Ралль покачнулся. Зерильда тем временем начала преображаться: кожа ее потемнела и уплотнилась, глаза загорелись желтым огнем, пальцы превратились в длинные загнутые когти, а зубы – в клыки. Каштановые пряди медленно оборачивались змеями, как у Медузы Горгоны с греческой вазы.
Не опуская рук, Зерильда расхохоталась безумным смехом, который разнесся по кабинету. Ралля до самых костей пробрал холод.
Вспыхнул ослепительный свет, стало жарко, как в преисподней. Ралль заслонился руками, жалея, что и правда не разделся: на лбу выступили градины пота, а в красном мундире полковник почувствовал себя, словно оказался дома, в Гессене, посреди жаркого лета.
Прошло мгновение – а может, и часы, – но когда Ралль опустил наконец руки, и свет, и жар исчезли. Вернулся жуткий холод, от которого не спасали ни каменные стены, ни огонь в очаге.
Пропала и Зерильда. Слышалось только эхо ее хохота.
За окном занимался рассвет, хотя казалось, что ритуал занял всего несколько минут. На деле же он отнял часы.
В помещение ворвался Пиль и прокричал:
– Повстанцы заняли главные улицы города!
И вновь Раллю было не за что упрекнуть его.
– Как это?
– Командующий повстанцами, генерал Вашингтон, ночью пересек реку барона де ла Варра и на рассвете атаковал заставу у дороги на Пеннингтон!
Когда до Ралля дошел наконец смысл сказанного, он покачал головой.
– Построить полк в конце Кинг-стрит. Сегодня Вашингтон и его сброд торгашей, который он зовет армией, не возьмут Трентон!
Из кармана жилетки он достал доставленное накануне Пилем сообщение. В депеше говорилось, что Вашингтон и его люди уже идут на Трентон… Ралль горько покачал головой.
* * *
Морозный воздух обжигал горло. Генерал Вашингтон мчался на белом коне, ведя людей на Трентон. Сопротивления они встретили даже меньше, чем ожидали. Он, правда, надеялся напасть еще до рассвета, но лед на воде помешал быстрой переправе. Высадиться на противоположном берегу реки де ла Варра в полночь не вышло: Вашингтон прибыл на место не ранее трех часов пополуночи, да и генералы Кадволладер и Юинг не смогли присоединиться к нему из-за суровых погодных условий.
В иных обстоятельствах генерал Вашингтон дождался бы их, но сейчас он просто не имел права терять время. Он обязан был захватить Трентон – и не только по той причине, которую он представил Континентальному конгрессу. Конечно же, после потери Нью-Йорка Континентальная армия остро нуждалась в победе еще до Нового года.
Однако боевой дух людей едва ли волновал генерала в первую очередь. Нет, после отступления из форта Ли он выбрал своей целью Трентон по иному резону: нужно во что бы то ни стало помешать гессенцу Раллю призвать Аваддона. Полнолуние как нельзя лучше подходило для того, чтобы поместить демоническую силу и ярость в человеческий сосуд. Если верить донесениям лазутчиков, сосудом готовилась стать ведьма по имени Зерильда, глава одного из ковенов.
Въехав же тем утром в Трентон, генерал Вашингтон уловил запах серы – неизменный спутник темного колдовства – и понял, что опоздал. Ритуал свершился, и Аваддон пришел на землю.
Удерживавшие Трентон гессенцы отступали. Приметив всадника с полковничьими знаками отличия, Вашингтон рассудил, что это – Иоганн Ралль, потомственный прислужник Молоха. Генерал вскинул пистолет и выстрелил Раллю в спину. Пуля попала в цель, однако лошадь продолжала скакать, унося раненого седока прочь по главной улице. Вскоре Ралль смешался с остальными гессенцами, и Вашингтон потерял его из виду.
– Да не застанешь ты хаоса, что на твоей совести, гессенец, – тихо произнес он.
Погоняя коня, Вашингтон повел людей дальше, к победе, которая не принесла желанной радости.
Глава 4
Сонная Лощина, штат Нью-Йорк
Январь 2014 года
Эбби Миллс всегда терялась, когда приходило время заказывать еду.
На службе с этим всегда было проще. Много лет назад, когда тоже приходилось засиживаться на работе и народ ссорился, спорил, жаловался – во время массовых заказов еды на вынос, – Корбин наконец установил систему. Заказ определялся теперь по дням недели: понедельник и четверг – пицца, вторник и пятница – деликатесные закуски, среда и суббота – китайская кухня, а по воскресеньям – японская, более дорогая, но так как за работу по выходным платили сверхурочные, то люди могли себе это позволить.
Капитан Ирвинг решил следовать традиции «кулинарного календаря», и это Эбби в нем очень понравилось.
Правда, работа в паре с Крейном внесла свои коррективы.
Камнем преткновения стали, собственно, блюда. Крейн в прежней жизни даже не нюхал азиатской кухни, в его время не было пиццы, какой ее знают американцы. Единственное, что хоть отдаленно напоминало привычные ему блюда, это деликатесные закуски.
В конце концов Крейн приобщился к пицце и китайской кухне, сопроводив знакомство с новой едой Очередной Напыщенной Тирадой (значок копирайта).
Этим вечером Миллс, нарыв каплю полезной инфы по Кресту Конгресса в интернете и еще меньше – в библиотеке Корбина, решила заказать пиццу. В конце концов, был четверг, и оба они – Миллс и Крейн – сильно проголодались.
– Ты ведь в курсе, – произнес Крейн, когда Миллс сделала заказ в «У Сальваторе», – что этот безродный потомок греческой лепешки существует исключительно благодаря экспансии европейцев в это полушарие. Томаты изначально произрастали в Андах, но позже их завезли в Европу.
– Сказал тот, кто ни разу не пробовал пиццы без томатного соуса, – усмехнулась Эбби.
– Пусть так, но претензии итальянцев на авторство этого блюда изрядно смущают. Едал я в тех землях, и ни разу не доводилось мне пробовать ничего, даже отдаленно напоминающего эту самую… пиццу. Как я уже говорил, она, скорее, греческого происхождения.
– Что еще может так строго соответствовать американскому духу? Итальянская версия греческого блюда, приготовленного из южноамериканских овощей русскими эмигрантами и доставленного темнокожей женщине.
– Сальваторе… – нахмурился Крейн. – Вряд ли это имя имеет славянские корни.
– Так и есть, но кто пойдет есть пиццу в заведение «У Владимира»?
Крейн улыбнулся и слегка поклонился.
