Есть эти негромкие печальные разговоры.
Есть кресты и изнывающий под обжигающим солнцем Учитель.
И есть страшная пустота в душе.
Вот и все.
Конец.
Учитель так много говорил о силе веры, о Боге.
У всех учеников была сильная вера. Но где был Бог? Где Он теперь?..
Когда Лазарь уже смахивал слезы, стараясь сдержать рвущиеся из груди рыдания, где-то совсем рядом раздался голос Иисуса.
– Любишь ли ты меня, Лазарь? – поинтересовался Господь, кажется, даже немного насмешливым тоном.
Лазарь упал на колени и перекрестился:
– Конечно, люблю, Господи!
– Тогда заботься о моих овцах. Что бы ни происходило, в каком бы отчаянии ни изнывало твое сердце – заботься о моих овцах.
Раздававшийся голос Иисуса звучал отчетливо и громко. Однако находящиеся рядом люди не слышали его.
Лазарь посмотрел на Иисуса. Глаза Его были закрыты, губы не шевелились. Но над всем миром неслось повелительное:
– Заботься же о моих овцах, Лазарь! Пришел и твой час покинуть дом. Не дадут тебе остаться в Вифании, убьют. Не простят фарисеи того, кто силой Господа был поднят из могилы. Беги, мой друг! И где бы ты ни был – проповедуй там слово Божие, заботься о моих овцах.
Лазарь притронулся к висевшим на груди мраморным рыбкам и кивнул:
– Да будет на все Твоя воля, Господи…
* * *
Опускаю стекло, стараюсь говорить уверенно:
– Привет, Денис! Как хорошо, что вы оказались поблизости. А у меня машина не заводится. Какой-то звук странный, не могу понять, он из салона или из-под капота…
Продолжаю что-то жалко лепетать про кнопку отключения сигнализации, расположенную возле педалей. Несу полную ахинею.
Надо же мне как-то объяснить, почему я чуть ли не залезла под сиденье! Признаваться, что отчаянно пряталась от судьбы, – глупо…
– Запустите двигатель.
Он пару секунд слушает отчаянный визг, потом указывает рукой вперед:
– Мне кажется, у вас аккумулятор сел. Давайте я подъеду, прикурю вас!
– Давайте! И что, мой джипик заведется?
– Конечно!
У красивого мальчика, естественно, соответствующая пижонская машина.
«Nissan Juke», ярко-алый, – через пару минут он излишне резко тормозит возле «тушкана», оставляя в воздухе запах жженой резины.
Денис улыбается:
– Капот откройте, пожалуйста!
Он так уверенно возится с двумя проводками, красным и черным, соединяющими аккумуляторы наших авто, что я не сомневаюсь в успехе.
Но… снова и снова мой автомобиль жалобно голосит вместо того, чтобы довольно заурчать заведенным двигателем.
Логично! Даже между нашими машинами нет ничего общего! Что уж тут об их владельцах говорить…
– Ничего не вышло, – парень с понурым видом разводит руками. – Автослесарь из меня так себе. Могу разве что подвезти вас!
Понимая, что мой путь на эшафот начинается, молча киваю, закрываю «тушкана», сажусь в автомобиль Дениса.
Он ведет свою пижонскую машину очень нервно.
Неужели его руки, сжимающие руль, немного дрожат?
От нас обоих пахнет грозой, вокруг сверкают молнии, воздух наэлектризован так, что дышать почти невозможно.
Денис резко тормозит на светофоре – и меня накрывает волной неконтролируемого вожделения.
С ним – та же беда, та же болезнь; синхронно, в унисон.
Мы целуемся, как вампиры, вгрызаясь в губы до крови.
Мы трогаем друг друга, слипаемся, ломаем ногти, пытаясь добраться до кожи сквозь невыносимо громоздкие слои одежды.
Выломать бы эту коробку передач к едрене фене!
Как же она мешает, торчит между нами, впивается в ребра…
Денис, тяжело дыша, отрывается от меня и хрипит:
– Подожди пять минут, давай заедем в какой-нибудь двор. Иначе я изнасилую тебя прямо на дороге.
Пять минут – это преступление. Это века, бесконечная вечность. Успеваю соскучиться по его губам миллион раз, забыть и снова вспомнить, как пахнут его волосы, испугаться жаждущей огненной влажности внутри моего тела.
Наконец машина останавливается.
Как пьяные, перебираемся на заднее сиденье, сплетаемся руками, ногами и с торопливой виноватой нежностью помогаем все сорвать, обнажить, заласкать.
В какие-то доли секунды успеваю подумать: «Ура, все, мне больше не надо ничего хотеть, мы это сделали, он во мне, ближе не бывает».
Опять получается дышать.
Его ладонь зажимает мне рот, и я завожусь еще больше.
«Ты всю Москву перебудишь».
Кажется, Денис шепчет что-то еще. Но я уже не различаю его голоса. Ничего не остается, кроме моего тела, которое, наконец, жадно получает горячую упругую плоть.
Он успевает стащить меня с себя перед тем, как кончить.
Денис стонет, запрокинув голову; свет фонаря беззастенчиво подглядывает за истекающим спермой членом. А меня вдруг начинает просто трясти от ненависти к еще вздрагивающему от сполохов оргазма мальчику.
Свинья! Скотина! Урод!
Что он наделал?
Что на меня нашло?
Зачем я переспала с этим недоумком? Как я могла его хотеть?! Да он в сексе – просто ноль без палочки! И член у него какой-то недоразвитый, у Леньки намного красивее. И лицо у этого Дениса – ничего особенного, смазливый самодовольный юнец!
Господи, господи, какой же я была счастливой!
Как я любила до изнеможения заниматься сексом с Леней, потом сидеть на кухне в его рубашке, с кружкой горячего чая – и болтать о всякой ерунде. Леня довольно улыбался, философствовал; мы смеялись, мечтали, целовались…
И вот именно теперь я отчетливо понимаю – больше так не будет уже никогда. Я предала и растоптала свое счастье. Ради чего? Пары бесхитростных телодвижений, которые, как мне теперь кажется, я даже уже не помню?! Ради чужого незнакомого человека, к которому сейчас я не испытываю ничего, кроме жгучей ненависти?
Блин, какая же я дура! И какой же он козел!
Возможно, я высказала бы все это Денису прямо в лицо – если бы сама пару минут назад не хотела бы его как умалишенная.
В чем можно упрекать того, кто просто ответил на твой поцелуй?
Молчу, хмурюсь.
Открываю окно – меня тошнит от запаха туалетной воды Дениса…
– Жалеешь? Пожалуйста, не надо, – он счастливо улыбается. – Наташ, ради таких минут многие готовы отдать жизнь. Уметь хотеть до полной потери контроля над собой – это дар.
