– Это распущенность, детка.
– Пожалуйста, не называй меня так! Ненавижу тупые американские фильмы!
– Хорошо, детка.
– Солнышко мое колючее… Ты такая красивая… Я тебя увидел, и меня как током стукнуло.
– Я вижу. Больной на всю голову. И я сама не лучше. Мой сын тебя старше.
– Ну и что? У красивых женщин нет возраста. А ты не просто красивая, ты… Не могу подобрать слов. Ты живая, ты притягиваешь. Со мной никогда не было ничего подобного, никогда в жизни!
– Оденься, – бросаю ему его свитер и истерически хохочу: – Ты не знаешь, где мое белье?! Блин, я сошла с ума! Сейчас четыре часа ночи! Завтра, то есть уже сегодня, у нас опять запись испытаний. Я не ложилась спать, не поменяла одежду! Я даже трусы не могу отыскать! Куда ты их засунул?!
Он шарит руками по сиденью и протягивает мне кружевной комочек:
– Вот, не беспокойся! Уверена, что хочешь их надеть?
Даже в полумраке видно: в его глазах столько теплого счастья, что я невольно улыбаюсь.
Денис продолжает:
– Ладно, может, ты и права. Давай я отвезу тебя домой. Лучше пара часов сна, чем бессонная ночь.
Домой?
Меня обжигает стыд.
Чувствую, как начинают пылать уши, потом щеки, и вот уже жар льется вниз, стекает по груди и спине.
Нет, нет, сейчас домой точно нельзя.
Каждая клеточка моего тела пахнет изменой.
Я еще не знаю, как к этому относиться. Я не готова все это объяснить мужу. Я…
Из сумки вдруг доносится звонок телефона. Узнаю установленную на номер Лени мелодию и вместо привычной радости чувствую горечь.
Оказывается, у измены горький вкус.
Может, это глупо – хотеть прожить с мужем в любви и верности всю жизнь. Но я этого и правда очень-очень хотела. Только у меня ничего не получилось…
– Ты замужем? – после того, как мой мобильник умолкает, интересуется Денис. – Конечно, понимаю: такие женщины одинокими не бывают. Наташ, я не знаю, что сказать. Ты мне очень нравишься, правда. Но у тебя сейчас такое лицо, что я понимаю – тебе все это не важно, ты жалеешь. Хотя пару минут назад ты дико хотела этого, я чувствовал.
Спорить с ним глупо.
Грустно вздыхаю:
– Муж есть. Домой идти я пока не готова. А ты с кем живешь? Можно сейчас поехать к тебе?
– Конечно, можно, – он натягивает свитер, застегивает джинсы. – Я буду очень рад. Живу один. Кстати, рядом с моим домом есть торговый центр, если захочешь, утром можно купить там новое платье или блузку. А еще я сделаю тебе на завтрак омлет. Ты любишь омлет?
Ответ готов вырваться: «Да, люблю».
Но от нового приступа ненависти к Денису я не могу вымолвить ни слова.
Мне не хочется есть приготовленный им омлет.
Больше всего на свете я мечтаю о том, чтобы надеть миску с разбитыми яйцами ему на голову; чтобы желтая жидкость ручьями лилась по его волосам, испачкала бы одежду.
Впрочем, нет, вру.
Больше всего на свете я бы сейчас хотелась оказаться рядом с мужем и чтобы между нами не было даже духа этого смазливого юнца.
Как жаль, что время нельзя отмотать назад, как диск с видео…
Денис счастлив.
Мне страшно.
Мы летим по ночным улицам – а в моем сознании так же стремительно проносятся жуткие картины.
Разобрать молодого кобелька по запчастям.
Вылить на смазливую физиономию серную кислоту, которая, шипя, обезобразит парня до неузнаваемости.
Душить его, давая на доли секунды глотнуть воздуха, и потом опять туго затягивать ремень на тонком мальчишеском горле.
Мне страшно от этих мыслей. Мне страшно за себя, за него. Мне… вдруг опять хочется почувствовать вкус его губ, жар тонкого тела в своих объятиях.
В подъезд мы заходим, целуясь как сумасшедшие.
Он берет меня прямо в кабине лифта.
Думаю о том, что так грязно и сладко трахаются шлюхи, – и улетаю куда-то туда, что запомнить невозможно… и что все-таки забыть невозможно тоже.
– Пойдем, примем ванну вместе. Хочу тебя опять. Это какое-то безумие, – шепчет он мне на ухо.
Отмахиваюсь от его разгоряченных губ, как от назойливой мухи, и качаю головой:
– Я приму душ позже. Одна. И больше никакого секса.
– Жалко! Ну как скажешь. Давай я сделаю тебе чай! Ты голодна?
– Не беспокойся. Иди мыться.
Счастливо улыбнувшись, Денис проводит меня в гостиную, щелкает пультом телевизора и исчезает за дверью.
Убедившись, что он ушел, прижимаю к разгоряченным щекам ладони и дышу, часто-часто, как выброшенная на берег рыба.
Я буквально задыхаюсь в его жизненном пространстве.
Меня раздражает квартира Дениса. Она очень красивая, аккуратная, явно с дизайнерским ремонтом. Ненавижу каждую половицу паркета, стильное бра на стене и вот этот клетчатый плед, задремавший на диване, – тоже ненавижу.
Что со мной творится?
Как избавиться от этого наваждения – ненависти с привкусом страсти, вожделения с пронзительной жаждой крови?
Как очистить свою жизнь от этого, как снова научиться просто спокойно дышать?
Устав от собственных вопросов, я подхожу к лежащему на столике серебристому ноутбуку и, оглянувшись по сторонам (Денис еще плещется в ванной), открываю крышку.
Вообще-то я собиралась пошпионить на предмет интернет-жизни Муратова.
Но когда компьютер вышел из спящего режима, на экране сразу же появился текстовый файл.
«…Я знаю, что попал на этот проект случайно. У меня есть воля и упрямство, я начинаю развивать в себе экстрасенсорные способности. Но большинство участников «Ясновидящих» дольше идут по пути саморазвития, и они на данном этапе просто банально сильнее. Я не стану победителем, но смогу использовать этот опыт для того, чтобы понаблюдать за другими экстрасенсами и выяснить нюансы работы, особенности их техники.
Произошедшее недавно убийство Мариам, впрочем, не имеет к экстрасенсам никакого отношения. С ней расправилась ведущая Катя Романенко. У Кати роман с Максом Ерофеевым. Однако недавно она переспала с Кононовым. Мариам про это узнала. Вообще-то она производила впечатление не самого сильного экстрасенса, думаю, ее способности были на уровне моих. Но про любовный треугольник она считала информацию четко. Мариам пыталась объяснить Кате: жить так, как живет она, – это большой грех. Нельзя спать с разными мужчинами, думая только о выгоде, которую можно от них получить. Нельзя разбивать чужие семьи, вынуждая страдать детей.
Сегодня измена и половая жизнь с множеством партнеров – обычное дело. Поженились, сделали ребенка, разбежались по новым любовникам – просто се ля ви, так живут все. Но от того, что так живут все, грех не перестает быть грехом. Как бы высокопарно это все ни звучало, но Бог ждет от человека совершенно другой модели поведения. Не помню дословной библейской формулировки, однако общий смысл такой: да отлепится человек от своих отца и матери, да прилепится к мужу и жене своей и будут они единым целым до скончания дней своих. Надоела жена, постарела? А мать (если это хорошая мать, ответственно подходившая к воспитанию ребенка) может надоесть? Морщины на лице матери сделают меньше любовь к ней нормального сына и нормальной дочери? Такую же сильную, безусловную и вечную любовь, какую нормальные люди испытывают к своим родителям, надо испытывать и к своим супругам.
