Я ни секунды не сомневаюсь, что моя сестренка спит с ним. С того вечера, как она появилась здесь и продолжает приходить сюда, Лео перестал ночевать у меня, и я знаю почему: она перебралась к нему. Честно говоря, это не создает нам никаких проблем, Лео хорошо знает, что я не ревнив. Я уважаю Аделу и не вижу, почему бы я должен противиться ее свободному выбору спать, с кем она хочет. Помимо всего, уж кто-кто, но только не я, скажем так, имею моральное право возражать.
Опять же сложилось так, что целыми днями, когда я торчу в мастерской, они где-то пропадают, а ночами, когда я у себя дома, они у Лео. Мы редко пересекаемся, и у меня нет возможности узнать, как у них идут дела. А если по правде, меня не очень-то это интересует.
Мне хочется оставаться один на один с моими делами. Пару раз, когда Адела звонит мне по телефону, я даже не отвечаю.
Но в воскресенье она вваливается ко мне в мастерскую в десять утра.
– Надевай пиджак и туфли, дорогой брательник, мы идем безумствовать!
– Закрой дверь! – кричу я с дивана.
Да Винчи пулей летит в ее сторону. К счастью, у Аделы семейная реакция, и она успевает захлопнуть стеклянную дверь раньше, чем зверек мог бы выскочить на улицу. Да Винчи обладает скоростью болида «Формулы-1», но все-таки умудряется затормозить, чтобы не врезаться в препятствие, после чего смотрит на меня с глубоким презрением.
– Извини, дружок, но победа за двуногими млекопитающими, – говорит ему Адела.
Да Винчи моментально распластывается по полу, принуждая ее взять себя на руки.
– На самом деле побеждает всегда он, – комментирую я, когда она подходит ко мне. – Этот подлиза.
– Ты слышал, что я сказала? Давай одевайся, и уходим.
Я валяюсь на диване с ноутбуком на животе, босой и без майки.
– Откуда эта неожиданная потребность в компании? – спрашиваю я.
У меня нет никакого желания идти сидеть в каком-нибудь заведении в центре города, полном шлюшек.
– Оттуда, что ты мой обожаемый старший брат и я не виделась с тобой уже несколько дней, – отвечает она, поглаживая Да Винчи.
– А Лео в Болонье с концертом, – ехидничаю я.
– Угадал, – подтверждает она, ничуть не смущаясь.
– Кстати, как у вас дела? Ты уже разбила ему сердце?
– Он великолепный мужчина.
– Значит, разобьешь.
Я встаю с дивана. Мне совсем не хочется разговаривать о ней и Лео. Это заставляет меня думать о том, о чем я думать не хочу.
– Да Винчи возьмем с собой? – спрашиваю я.
Идея мне нравится. Представляю себе физиономии официантов и добропорядочных синьор из хороших семей. Этот развратник Да Винчи с удовольствием забрался бы под юбку одной из них. Я уже предвкушаю развлечение.
– Не уверена, что хорьков пускают в «Калифорния Бейкери», – смеется Адела.
– «Калифорния Бейкери»? Да нас туда даже не пустят, если заранее не заказаны места.
– Мы сошлемся на Лео.
– Нравится изображать из себя подружку главаря мафии, а? – Я с любопытством смотрю на нее.
Ева. Ее зовут Ева.
– Он действительно знает кучу народа в Милане.
– Он знает кучу народа в любом углу мира. Ты собираешься переехать жить в Милан?
– Еще не знаю… Нет, думаю, нет.
Она возвращает Да Винчи на пол. В его взгляде отчетливее, чем если бы оно было высказано словами, читается: от кого-кого, но от тебя такого я не ожидал.
– А ему ты сказала, что вернешься на Сицилию?
– А сам ты как? – меняет она тему. – Уже два года грозишься приехать ко мне на несколько месяцев.
– Да, пожалуй, мне стоило бы сменить обстановку. Но не сейчас.
– Уж не замешана ли здесь девушка из магазина винтажа, та, в кудряшках, а, братец? Как ее зовут?
Я открываю стеклянную дверь, и в мастерскую врывается волна проклятого весеннего воздуха. Я захлопываю дверь.
– Ева. Ее зовут Ева.
Похоже, я вызвал духов, потому что не проходит и часа, как я вижу ее.
Я стою рядом с Аделой в очереди в «Калифорния Бейкери», имя Лео сыграло свою роль, и нас удостоили фразой: «Если вы можете подождать минут пятнадцать, мы посмотрим, что можно сделать, как только освободится столик», вместо: «Вы с ума сошли заявиться сюда без предварительной записи? Пошли прочь, негодяи!»
Пятнадцать минут растягиваются на двадцать пять. Пока мы ждем перед дверью переполненного заведения, мимо проходит группа друзей Аделы, направляющихся в другой ресторан, они останавливаются поболтать с ней. Я не знаю, как это получается у моей сестры, но, похоже, и она тоже уже перезнакомилась с половиной города. После первых обменов любезностями я отворачиваюсь, пустопорожняя болтовня о последних американских телесериалах не для меня. Я лениво размышляю о том, как серые здания улицы Ларга контрастируют с яркими цветастыми платьями идущих по ней девушек. Что-то задерживает мой взгляд на трамвайной остановке, и я вижу, как из подошедшего трамвая выходит девушка.
С того небольшого расстояния, что нас разделяет, я угадываю в ее фигуре что-то знакомое. И мгновенно узнаю по движению, каким она, едва сойдя на асфальт, оглядывается на кого-то, кто стоит позади нее, на верхней ступеньке трамвая. Я узнаю поворот плеча, тонкую линию лица и шеи, когда она поднимает голову вверх. И даже представляю себе улыбку на ее лице.
Это она. Ева. И пока я жду, когда она обернется ко мне, чтобы помахать ей рукой, понимаю, что она не одна. С ней мужчина, высокий брюнет. Наверное, тот самый жених. Он тоже спускается на асфальт, что-то говорит ей.
Они идут в нашу сторону. Оба выглядят довольно элегантно: на нем хорошо отглаженные темные брюки и белая рубашка с расстегнутым воротом, она в платье цвета зеленоватой воды, которое впервые не смотрится на ней мешком, а, напротив, она очень женственна в нем, с его декольте лодочкой и юбкой в мелкую складку, скользящей по ее коленям.
Это она. Ева. И пока я жду, когда она обернется ко мне, чтобы помахать ей рукой, понимаю, что она не одна. С ней мужчина, высокий брюнет.
Темно-синие босоножки оставляют открытыми изящные ступни. Пальцы ее ног притягивают мой взгляд, и, будто прорвав плотину, на меня обрушивается видение тысяч набросков этих ступней и этих ног, распростертых на моем диване.
Она уже в нескольких метрах от меня, и я убеждаюсь, что ей очень идет это платье. Ее только что вымытые и уложенные локонами волосы, кажется, имеют тот же зеленоватый оттенок. Иногда мой глаз именно так воспринимает тот или иной цвет, разлагая его на тысячи составляющих его отдельных красок. Вот и сейчас в каждой детали Евы я вижу эти нежно-зеленые оттенки. Она – само воплощение весны.
Да, она прямо-таки расстаралась ради воскресного выхода в свет с женихом.
