Эх, зря он поддался уговорам женщин, зря вообще ввязался во
всю эту суету со строительством. С другой стороны, чем черт не шутит: вдруг и в
самом деле в новом доме у него появится хоть какой-то шанс на выздоровление?
Утопающий хватается за соломинку, это правда, даже если знает, что вместе с ней
пойдет ко дну.
Да нет, кой черт?.. За соломинку – нелепую, ненадежную –
хватаются в данном случае люди, бросившиеся спасать утопающего. А он, сложив на
груди руки и, выражаясь по-морскому, открыв кингстоны, с последним бульканьем
идет ко дну… как крейсер «Варяг».
До того, как это началось, они с Анной прожили в старом доме
чуть не десять лет. Он был обжит ими, заботливо обустроен, полон любимых вещей
и книг. Что могло в нем измениться, что могло произойти, отчего он вдруг
исполнился ненависти к своему хозяину и начал его отравлять? Глупости все это!
Глупости! Дом невиновен, не надо было из него уезжать. Нет, поддался этой
нелепой женской панике… Ведь если рассуждать логически: если дом отравляет
одного жильца, значит, должен отравить и других, верно? Что за избирательные
чары такие?!
Не в чарах дело, конечно. Видимо, под действием селитры, под
влиянием пережитого потрясения – ведь несколько дней он находился буквально
между жизнью и смертью, висел на самом тоненьком волоске! – что-то произошло в
организме Манихина такое, что он начал сам себя убивать.
Да если бы убивал! Нет, он устроил себе медленную пытку! Он
сам себя заклеймил клеймом уродства!
Вдруг вспомнилось… в какой-то исторической книжке читал о
договоре князя Святослава не то с греками, не то с варягами, и тот, клянясь,
что будет блюсти договор свято, говорил примерно следующее: «Да имеем клятву от
бога… и да будем золоты яко золото и своим оружием иссечены будем». Неизвестно
почему, эти слова тогда поразили Манихина. Может быть, какое-то вещее чувство
шевельнулось? Он ведь всегда был, как говорится, интуитивист. Предугадывал
действия противника на несколько ходов вперед. Это и принесло ему в свое время
деньги, потом удачу в бизнесе, это помогло увести Анну из-под самого носа
Ваньки Бушуева и в конце концов избавиться от соперника и лютого врага.
Говорили, Манихин унаследовал эту способность предвидеть некоторые события от
деда-знахаря, который водился с нечистой силой.
Может быть, может быть… Как бы то ни было, теперь он утратил
свой дар, иначе разве поел бы той рыбы? Тогда, читая старую книгу, он обратил
внимание на комментарий к договору Святослава, где говорилось, что под
загадочной клятвой, «да будем золоты яко золото», возможно, имелась в виду болезнь
желтеница – или желтея, одна из сестер лихорадок. Предки наши считали болезни
живыми существами и даже нарекали их именами: Глухея, Бледнея, Желтея и прочее.
Возможно, и впрямь имелась в виду болезнь, которую теперь называют желтухой. Но
отчего-то к Манихину накрепко привязалось еще и окончание этой фразы: «…и своим
оружием иссечены будем». Смысл этих слов, очевидно, таков: то, что мы считали
своей силой, обернется нашей слабостью. И при этом будем золоты яко золото. Не
желты! А золоты!
Блеск бронзовой маски, которой злая судьба закрыла лицо
Петра Манихина, очень похож на блеск золота. Но если Святослав сам пророчил
себе страшную участь за клятвопреступление и предательство, то кто, кто навлек
ее на Манихина? Нельзя же, в самом деле, воспринимать всерьез те забытые, давно
отзвучавшие слова, брошенные в запале, в дикой ярости, в припадке слепой
ненависти человека, вдруг осознавшего свое поражение…
Забытые? Да полно, ведь ты помнишь их по сию пору, помнишь
даже выражение, с каким они были сказаны!
Давно отзвучавшие? А что же произошло с твоим лицом, как не
исполнение этого давнего проклятия?
Да, так Ванька Бушуев и сказал той ночью, ночью откровений,
исповедей, кровавых признаний – и осознания собственного поражения: «Так будь
же ты проклят. Проклят во веки веков! Пусть же настанет день, когда тебе
захочется самому от себя отвернуться и убежать с криком ужаса! И пусть
отвернутся от тебя все, кто тебе дорог и кого ты любишь!»
Да… если у Петра Манихина дед слыл колдуном, то Ванька
Бушуев, не иначе, сам был колдун. Потому что исполнились все его пророчества,
кроме вот этого последнего. Самого страшного…
Вот уже которую ночь Манихин просыпается с ощущением, что
Анна рядом с ним с трудом сдерживает дрожь отвращения и ужаса и только чувство
долга удерживает ее от того, чтобы встать и убежать от мужа, обратившегося в
чудище. Она похудела, побледнела, ее улыбка стала принужденной, она отводит
глаза… счастье, что Манихин настолько ослабел, что ни о каких любовных утехах
даже думать не в силах. А что было бы, если бы он потянулся ее поцеловать – и
наткнулся на гримасу отвращения?
Но рано или поздно это произойдет. «Пусть отвернутся от тебя
все, кто тебе дорог и кого ты любишь!»
Анна. Это Анна. Прежде всего Анна. Но еще и эта
светловолосая девочка, прилепившаяся к их жизни, свившая свое гнездышко на
раскидистых ветвях их счастья… Марина, спасительница – да разве можно
допустить, чтобы она однажды пожалела о том, что спасла жизнь человеку, который
стал «золот аки золото»? Это произойдет помимо воли Анны и Марины. Ведь человек
не может без отвращения смотреть, к примеру, на змею. Помимо своей воли.
Зачем ждать? Зачем искать милости у немилосердной судьбы? Не
лучше ли самому…
Манихин вдруг ощутил прикосновение холодного металла к телу.
Вскинул голову.
Странно. Он помнил, как стоял у ограды, но потом, видимо,
задумался так глубоко, что незаметно для себя обогнул дом и уткнулся в дверь
гаража.
Так вот куда привели его ноги… А что? Место не хуже прочих!
Осторожно потянул на себя дверь. Она никогда не запиралась –
потому что выходила внутрь двора. Ворота – на улицу, а дверь – во двор. Очень
кстати.
Быстро, словно боясь передумать, вошел в просторный гараж,
открыл дверцу «Пежо», сел за руль. Включил мотор и долго сидел, слушая его
тихий рокот. Потом выбрался из автомобиля, отыскал на полу в дальнем углу
гаража металлическую круглую крышку, нащупал ручку и потянул на себя.
