Значит, Марина – не Эльвира. Она только гримировалась под
Эльвиру – видимо, свою близкую подругу. Так что едва ли стоит верить ее
утверждению, будто она не узнала цыганку. Как же, не узнала! То есть, может
быть, конечно, это не та самая цыганка-отравительница, но не узнать Эльвиру
Марина не могла. Именно поэтому она говорила таким ледяным, отстраненным тоном,
делала вид, что абсолютно спокойна, когда смотрела на фото.
Взволновался только Сергей. Да как взволновался! Это теперь
он сидит смирно, словно по голове ударенный (или в самом деле ему ненароком и
по головушке его дурной досталось?), а ведь только что готов был убить
Александра! За что? За то, что ему показали фотографию женщины, которую Сергей,
по идее, никогда не видел? С чего же он так разошелся, если Марина оставалась
совершенно спокойной?
Или ее спокойствие только почудилось доктору Меншикову? Эта
барышня умеет держать себя в руках, ничего не скажешь! И, сохраняя
непоколебимую осанку и ледяное выражение глаз, она тем временем подала соседу
какой-то тайный знак, некий эквивалент движения руки, повернутой большим
пальцем вниз, как на арене Колизея, сделала неприметный жест, означающий: «Убей
его!»
И Серега чуть было не выполнил приказание…
Но тогда – что? Тогда получается, что Серега и Марина,
попавшие в дом к Манихину в разное время и разными путями, были прежде связаны
между собой? Или связались уже в доме Манихина, соединившись какой-то одной,
общей целью? Что же это за цель? Неужели эти двое, те, кому Петр Федорович
доверяет больше всего, и есть отравители, тайные убийцы своего хозяина и
благодетеля? А как они относятся к Анне? Какова ее роль – или участь – во всей
этой трагикомической истории с переодеваниями, метаморфозами и сражениями?
Правда что, метаморфоз тут более чем достаточно… Марина участница заговора или
его жертва? То и другое?
Ничего не понять! И не у кого спросить совета! Ох, доктор
Меншиков, за каким же чертом ты ввязался в эту дикую, дичайшую чушь? Не по
твоей головушке задачка, ты у нас мальчонка простой, можно сказать,
примитивный, и, если не увязываются логически твои детективные измышления, ты
теряешься до одури, до того, что в голове не остается ни одной мысли, ты уже не
знаешь, за что зацепиться теперь, каким вопросом задаться, как подобраться к
разгадке. И нужен какой-то счастливый случай, какая-то подсказка судьбы,
необходимо то самое магическое вдруг всех детективных романов, которое
выскакивает, словно чертик из табакерки и заполошно выкрикивает некую истину…
– Откуда у тебя эта фотография?! Где ты ее взял? Откуда ты
знаешь эту ведьму? Я ведь закопал ее, закопал! Какого черта тебе от нас надо?
Тебя Бушуев подослал, да? Тебя с самого начала навязал на нашу голову Бушуев?!
Это не чертик из табакерки выскочил – это вдруг очнулся от
своего оцепенения Серега. Упал ничком на траву, начал биться в землю головой,
подвывая и криком крича несусветное, неразборчивое.
Марина бросилась было к нему, но Александр поймал ее за
руку, остановил:
– Погодите. Это на него болевой шок накатил. Дайте ему
выкричаться и не берите в голову, что бы ни слышали. Как правило, это полная
чепуха.
Ох, лукавишь, доктор Меншиков. Ох, лукавишь! Сам-то ты
намерен «брать в голову» как можно больше из того, что сейчас прокричит Серега!
Но тот уже тихо стонал, катая по траве коротко стриженную
голову, словно в пароксизме стыда за то, что уже выболтал самое главное.
Воистину так!
Получается, он все-таки знал эту цыганку? Но каким образом?
Закопал – что это значит? Надо надеяться, это фигуральное выражение?
Марина внезапно вырвала свою руку из руки Александра и упала
на колени рядом с Серегой. В голосе ее зазвенели слезы.
– Очнись, очнись, слышишь? Откуда ты знаешь Эльвиру? Ты
знаешь, почему она пропала?!
О, бог ты мой… Вот это вдруг так вдруг! Ну, кажется, болевой
шок накатывается и на Марину – только моральный шок, а не физический. Теперь по
закону жанра самое время задавать наводящие вопросы. Как бы это немилосердно ни
выглядело – выпытывать тайны у плачущей, забывшейся женщины…
С другой стороны, какой мерою мерите, такой и вам отмерится!
И злопамятный доктор Меншиков, наплевав на милосердие, вкрадчиво спросил:
– Кто такая Эльвира?
– Моя сестра! – выкрикнула Марина прежде, чем смогла понять
и осознать, что же она, собственно, говорит…
Май 2001 года, Зеленый город
Серега вернулся от озера около полуночи. Он всегда ходил
купаться уже затемно: любил плавать в темноте. Для кого-то, может быть, вода
показалась бы холодноватой, но Серега с самого детства привык плавать от весны
до осени, быстро привыкал к самой студеной воде, зима была тяжела для него
прежде всего тем, что нельзя плавать. Конечно, существуют бассейны, но до
бассейнов ли было мальчишке, выросшему в детдоме, с малолетства ступившему на
скользкую дорожку, да так и не сходившему с нее, пока чуть с жизнью не
простился? Теперь-то он живет совсем иначе, теперь он, можно сказать, дом
обрел… и даже бассейн при доме есть! В нижнем этаже сауна с бассейном. Плавай
не хочу! Но там бассейн не больно-то велик – в длину всего пять метров, поэтому
хотя зимнюю Серегину страсть к воде он утишает, но все же парень ждет не
дождется весны и лета, чтобы намахаться на озере саженками вдоволь, как
когда-то в детстве, когда удавалось удрать от воспитателей и почувствовать себя
свободным, совсем свободным… Ему казалось: нужно стать взрослым, чтобы
наконец-то скинуть с плеч этот гнет зависимости от всего на свете. Но только
сейчас он понял, что полной свободы не существует, что человек всегда от
кого-нибудь или от чего-нибудь зависит. Не от долгов, так от обязательств. А
еще чаще – от своей злосчастной судьбы.
Верно говорят: судьба не рукавица, не стряхнешь, не
потеряешь. Суждено тебе захлебнуться в крови – хоть комаром, да подавишься. А
ведь комар чем живет? Он человечью кровь пьет…
Серега приблизился к воротам, но во двор не входил. Стоял и
слушал. Тишина стояла вокруг, только лягушки на дальнем пруду так и заходились
стонами. Серега сегодня долго стоял у пруда – просто отойти не мог, все
любовался на парочки, там и сям пересекавшие его в разных направлениях.
Маленькие лягухи сидели на спинах больших. Логически мысля, маленькие –
самочки, но Серега что-то такое слышал, что в лягушачьей жизни наоборот дело
обстоит: самки покрупнее росточком, таскают на себе оплодотворяющих их самцов,
пока те наслаждаются жизнью… А в общем-то у людей зачастую тоже так дело
обстоит, разве нет?
