– Она стекло, – усмехнулась Галина. – Рвется – конечно, не
самое точное слово. Вернее – лопается. Вот об этом-то я и хотела вам сказать.
Пойдемте. – Она поманила его в угол комнаты и показала небольшую муфельную
печь, дверца которой была чуть приоткрыта.
Александр, который полагал, что муфельная печь для обжига
керамики – близкая родственница доменной, был удивлен, обнаружив, что это
небольшое сооружение скорее напоминает старую чудо-печку, которая досталась его
маме от бабушки, знатной кулинарки. Галина, казалось, поняла его удивление и пояснила:
– Вообще-то по-настоящему серьезные работы я обжигаю на
заводе «Орбита». Я там делала очень интересные штуки для оформления интерьера,
ну и подружились. Теперь они меня к своим печам допускают запросто, что очень
удобно. Там огромная муфельная печь. А это – домашняя, для мелочей. Помните, я
говорила о срочном заказе? Как раз здесь сейчас покрываются цеком несколько
салфеточниц для ресторана «Мексиканские этюды». Проще сказать – они трескаются,
мои изделия.
– Не понял, – осторожно произнес Александр, сторонясь печки,
от которой исходили волны жара, сопровождаемые характерным дзиньканьем. – Вы же
говорили, трещина на изделии – это плохо. Вы ведь вроде бы даже никакую
арматуру внутрь не вставляете – боитесь, что посуда потрескается.
– Не потрескается, а разорвется, развалится на черепки, –
уточнила Галина. – Но трещина трещине рознь. Вот посмотрите.
Они вернулись к столу, и Александр увидел фигуру русалки,
очень похожую на ту, которую Галина показывала ему во время первого визита.
Как-то вдруг Александр осознал, что это было не несколько дней, а несколько
часов назад. А казалось, он слушал мини-лекцию о керамике давным-давно!
Фигурка, красивого пепельно-голубого оттенка, при ближайшем
рассмотрении оказалась покрыта мельчайшими трещинками, напоминающими паутину. А
еще больше это было похоже на такыр – огромные пространства засохшей грязи,
которые Александр еще в детстве видел в степях Казахстана, куда однажды ездил с
отцом. Трещины испещряли такыр вдоль и поперек, придавая ему неровно-клетчатый
вид.
– Это тоже цек, понимаете? Тоже трещинки. Но они не уродуют
работу, а способны придать ей совершенно новый, неожиданный облик.
Галина окунула палец в баночку с глазурью и принялась
осторожно втирать в трещинки синий пигмент. Фигура русалки постепенно словно бы
сетью покрылась. Галина смахнула излишки пигмента:
– Посмотрите. Совсем другой вид, правда? Иногда это не
втирается, а фигура просто опускается в глазурь другого цвета и пропитывается
ею. Но ведь красиво, скажите, красиво?
– Конечно, – рассеянно согласился Александр, пытаясь
вспомнить, что ему напоминает эта синяя сеть, окутавшая фигуру русалки. Она
выглядит такой благородно-старинной, как на посуде коллекционного фарфора
восемнадцатого века…
– Техника эта называется кракле, – сказала Галина. –
Считается, что ее изобрели японцы – в глубокой древности. Говорят, началось это
из чистого суеверия: чтобы ревнивые боги не наказали мастеров, которые творят
совершенно-прекрасные изделия. Поэтому на некоторые вазы или фигурки после
первичного обжига наносили слишком много глазури, избыточно толстый ее слой.
Потом печь, в которой шел вторичный обжиг, открывали раньше времени. По идее,
изделие вынимают не прежде, чем температура в печи окажется равной комнатной. А
вот если вынуть, условно говоря, при 200 градусах, а потом опустить в холодную
воду, разогретая глазурь мгновенно покроется трещинками. Цеком. То есть вазе
или статуэтке на первый взгляд было далеко от совершенства, и ревнивые боги
могли спать спокойно. Но когда изделие остывало, хитрые мастера втирали в
трещинки глазурь контрастного цвета. Высушенная глина впитывала этот
дополнительный краситель, его влага просачивалась внутрь изделия и закрывала
все трещинки очень плотно. Потом шел еще один обжиг, потом роспись… ну и так
далее. Но если изделие не опускать в холодную воду, а просто открыть печь, вы
услышите такой вот характерный звон, который уже слышали сегодня. При медленном
остывании трещинки будут совсем мелкие. Почти незаметные. Втирать туда
контрастную глазурь довольно сложно. Проще взять и опустить вещь целиком в
сосуд с глазурью. Пусть впитывается сама собой в гигроскопичную, сухую глину. И
вот вообразите себе: что, если в глазурь окажется подмешан какой-то яд? Скажем,
мышьяк. Мне кажется, только этим способом можно сделать несколько раз
обожженное керамическое изделие источником отравы. Разумеется, больше его не
обжигать. Надобности в этом нет: цек при такой технологии микроскопичен,
трещинки не пропускают воду. Но мышьяк будет вымываться из них очень медленно…
И человек, который пьет из такой кружки, будет каждый день получать свою порцию
отравы. Конечно, тут нужно очень точно все рассчитать, какая нужна доза,
смертельная или просто очень токсичная, но расчеты – дело второе, главное ведь
– придумать!
Александр беспомощно смотрел на эту красивую, увлеченную
разговором женщину, которая и не заметила, как воткнула ему в самое сердце нож
и медленно, с наслаждением поворачивала его в ране. Смотрел-то он на Галину, но
видел лицо берегини в ореоле черных волос. Это лицо было изображено на
причудливой кружке – переливчатой, голубовато-зеленовато-перламутровой,
покрытой скрещением синих линий, напоминавших разводы, которые остаются на
песке после того, как отхлынет морская волна.
Да, и на сетку эти скрещения трещинок тоже были похожи. И на
такыр…
Александр покачал головой. Значит, он еще в прошлый раз все
угадал! Дело было именно в кружке. Понятно, почему Манихин не расставался с
этой кружкой: ведь на ней был искусно воспроизведен портрет его любимой жены. К
тому же это был подарок девушки, которая дважды спасла ему жизнь.
Подарок Марины…
Он настолько погрузился в раздумья, что даже не заметил, как
в комнате воцарилась тишина. Поднял глаза – и увидел умолкнувшую Галину,
которая встревоженно смотрела ему в лицо.
Александр слабо улыбнулся.
– Я думала, вы хотели узнать… – Голос ее звучал виновато.
Александр кивнул.
– Я думала, это и правда для детектива…
Александр опять кивнул.
– Но… что же теперь со всем этим делать? – растерянно
смотрела на него Галина.
Он покачал головой:
– Не знаю. Я пойду, извините. Спасибо вам.
– Не за что, – растерянно обронила она ему вслед.
Вот уж воистину…
Александр медленно спустился во двор. Потрясение, которое он
испытал, было слишком внезапным, хотя, строго говоря, чего-то в этом роде он и
ожидал. И все же, все же, все же…
