Я смотрела на этот самолет, и мне представлялась стартовая площадка в Хьюстоне и сотни людей и компьютеров, постоянная связь между землей и космическим кораблем и финальный объект назначения – Луна. Потом я представила себе Чарльза, летящего в одиночку над океаном с почти постоянно застилаемым туманом боковым обзором. Без собеседника, с которым можно перекинуться парой слов, который может определить координаты или оказать помощь, если возникнет необходимость. Ему не на кого было полагаться, кроме себя, некого винить, кроме себя, если что-то пойдет не так.
И я знала, что ни я, ни кто-либо другой не смогли бы сделать того, что сделал он. Что я в жизни не знала никого такого же храброго, такого же удивительного, но и разочаровывающего тоже. Но это и было, как я не могла не признать, частью его очарования, этого сгорбленного старика, стоящего рядом со мной, слушая, как школьники читают про его подвиги. Человека, который в горе и радости был моим мужем. Человека, которого я любила вопреки ему самому.
– Нет, – сказала я тихо, чтобы не привлекать внимания.
– Что нет? – Он повернулся ко мне, оторвавшись от своих мыслей.
– Нет, я не жалею, что вышла за тебя замуж.
– О. – После долгой паузы он улыбнулся, как будто узнавая во мне старого, забытого друга.
Потом повернулся и посмотрел на свой самолет. И сжал мою руку, как бывало.
Глава двадцать первая
1974
Острая лейкемия – таким был диагноз. Чарльз стал быстро уставать, что было так нетипично для него. Он потерял вес, сильно потел по ночам. С присущей ему скрупулезностью он сделал список всех симптомов, постоянно следил за ними и вел записи.
Он позвонил мне поздним вечером 1972 года. Я находилась в Дарьене, отдыхала в гостиной перед камином, в котором уютно горел огонь. Чарльз пятнадцать минут расспрашивал меня про погоду, интересовался, достаточно ли у меня заготовлено дров, не залезают ли еноты в мусорные контейнеры и не забываю ли я вынуть почту. Ему надо было знать, достаточно ли рано я обедаю (что, по его мнению, было гораздо полезнее). Потом он напомнил мне о необходимости записывать стоимость всех продуктов в бухгалтерскую книгу.
Когда все вопросы были заданы, по ту сторону телефонной линии наступила пауза. Через полуоткрытую дверь кухни я слышала звон бокалов, звуки колки льда. Я нетерпеливо посмотрела на часы, стоявшие на каминной доске. Мне не хотелось тратить это драгоценное время на бессмысленные телефонные разговоры.
– Чарльз, если это все…
– У меня рак. Лейкемия. Врачи были очень осторожны в своих диагнозах. Пока только ранняя стадия, и они рекомендуют радиоактивное облучение.
– О господи. – Я грохнулась на кушетку, как будто у меня отнялись ноги.
– Я понимаю, что причиняю тебе неудобства, но не могла бы ты завтра приехать в город?
– Где ты? Когда ты приехал? Я думала, что ты на Филиппинах.
– Я приехал два дня назад. Не могла бы ты связаться с доктором Этчли? Если у него нет вызовов на сегодня.
– Да, думаю, что смогу.
Я почувствовала, как кровь бросилась мне в лицо.
– Не могла бы ты узнать у него имя лучшего онколога в Нью-Йорке? Я уверен, что у меня вполне нормальные врачи, но, принимая во внимание диагноз, считаю недальновидным не выслушать мнение других специалистов.
– Конечно, Чарльз. Как ты? У тебя все в порядке? Господи, что я говорю, конечно, нет. Но как ты это переносишь?
Хотя я знала ответ. После сорока пяти лет совместной жизни я его знала.
Он сейчас составлял список вопросов, которые хотел задать врачам. Он уже связался с Пан Ам, чтобы изменить график своей работы. Я знала, что с ним его потрепанная дорожная сумка, в которой имеется маленькая аптечка и пара смен белья, которое он собирался выстирать в раковине в ванной комнате отеля, потому что никогда не брал ничего лишнего. Хотя вся его одежда – та, что была необходима на островах, – старые шорты и теннисные туфли, – совершенно не годилась для Нью-Йорка в марте месяце. Мне надо будет привезти ему подходящую одежду.
– Со мной все в порядке. Прошло уже несколько часов, как я узнал об этом, так что у меня было время переварить эту новость.
– Несколько часов? Тебе понадобилось всего несколько часов?
И, несмотря на тяжкий, холодный ужас, наполнивший то пространство, где раньше находился мой желудок, я рассмеялась.
– Да. – Его голос стал жестким, он не понимал, почему я смеюсь.
– Чарльз, постарайся не поддаваться панике. Возможно, это ложный диагноз. Давай подождем, пока здешние доктора не осмотрят тебя.
Я почувствовала в его голосе раздражение. Он прорычал в телефон:
– Это не ложный диагноз. Я взял медицинский справочник и сам проверил все симптомы. Надеюсь, что облучение поможет, как бывает со многими видами рака.
– Хорошо. Что еще я могу сделать?
– Ничего. Приезжай не раньше завтрашнего дня, потому что я не хочу, чтобы ты вела машину в темноте. Пожалуйста, не говори детям. Нет причин огорчать их, и, конечно, нежелательна любая огласка. Если кто-нибудь спросит, скажи, что я подхватил вирус в джунглях.
– Хорошо. Чарльз, постарайся выспаться. Утром я приеду.
– И ты тоже. И желаю хорошо провести вечер.
Я повесила трубку и снова рассмеялась.
Дверь кухни распахнулась, и Дана приветствовал меня веселой улыбкой и подносом с коктейлями в руках.
– Давай отправимся завтра на шоу? Один мой пациент предложил билеты на «Короткую ночную мелодию». Мне бы очень хотелось посмотреть ее, потому что… Что? Что случилось, Энн?
Я покачала головой и постаралась успокоиться, но не смогла сдержать сдавленного рыдания.
– Чарльз. Он только что звонил. Дана, он болен. Лейкемия. Не помню, как точно звучит диагноз. Он сейчас в городе и просил меня… – о боже, тебя! – не смог бы ты рекомендовать…
Я остановилась, не в силах говорить дальше, и упала в столь знакомые объятия Даны. Он прижал меня к груди и зашептал что-то успокаивающее, усаживая меня на кушетку. Я положила голову ему на плечо, ожидая, когда высохнут слезы на щеках. И постаралась не думать о болезни мужа.
Чарльзу хорошо помогло первоначальное лечение, и несколько месяцев нас не покидала надежда. В эти месяцы мы снова были вместе, как я когда-то мечтала так давно. Но я не могла не вспоминать старую пословицу: «Будь осторожен, когда чего-то сильно желаешь». Теперь я стала ему нянькой и опекуншей. А Чарльз не был уступчивым пациентом, он завидовал моему здоровью, потому что сам даже не мог подняться по лестнице без отдыха. Ему хотелось придерживаться своего крайне насыщенного графика, и когда он понял, что больше не сможет этого делать, то стал побуждать меня как можно скорее выполнить его новый проект – подготовить к изданию мои дневники. Я перестала их писать много лет назад, после войны. Но, видя упорный интерес к ним Чарльза, я не могла не думать о том, что он старается написать свой некролог с их помощью. Переписывая их, убирая некоторые места, создавая портрет человека, которого я не могла узнать.
