Никак не хотела глотать его потенциальных деток. Нет – и всё!
– У тебя была возможность кончить анально, ты не захотел… Так что извините! В рот – нет.
Но как ни пыжился, в зад ей он никак не мог излиться: недостаточно аппетитный, неженский какой-то пока ещё. А может, на всю жизнь у неё такое телосложение останется… Однажды посадил её сверху и понял: вот оно, то что нужно! Он смотрел, как она скачет на нём, прикрывая и сдавливая едва обозначенные грудки, на её искажённое в исступлении милое личико и представлял у неё на голове огромный, как у первоклассницы, голубой бант. Всё было супер.
С той, что на 19, почти год прожили. И о женитьбе разговоры заходили, причём по её инициативе. Но не сложилось. Осталась в памяти её трогательно закушенная в приближении экстаза губка, когда он работал на ней как заведённый механизм; её услужливая, наталкивающаяся на него неуступчиво чудесно раскрытая попа… Просил её иногда опереться на подоконник, чтобы изгиб получился ещё более волнующим и бесстыдным… Всё происходило в её, вернее, в квартире её матери.
И само собой, у всех этих молодух были мужья, бывшие мужья, гражданские мужья, бой-френды… молодые, а следовательно, в более состоятельной физической форме, нежели он. Что, прямо скажем, особого оптимизма не внушало.
Ну и конечно, у стареющего и всё более сентиментального с возрастом «ловеласа» не могло не быть любви. Горькой, одинокой, безнадёжной. Кареглазая рыжая ведьма с завораживающими какими-то искорками во взгляде, то ледяном, то доверчивом и открытом, как у юной принцессы. Обезоруживающая, сводящая с ума сексуальная харизма. И как в насмешку судьбы, почти равнодушная к этим плотским забавам… «Всего» на 12 лет моложе.
Вот с её-то дружком, отталкивающей наружности, жирной заурядностью, он и схлестнулся как-то. Работал тот личным водителем, то бишь состоял в холуях у какой-то «шишки». Незадачливый горе-любовник смотрел с некоторой долей брезгливости в его перекошенную злобой, орущую физиономию:
– Ты, маргинал, куда ты лезешь??!
Странно, что даже в такой казалось бы пиковой ситуации нелепо-тщеславный умишко неандертальца подтолкнул его выпендриться: мол, мы тоже не лыком шиты, знаем «умные» словечки типа «маргинал»!
– Тебя не спросил, придурок!
Старпёр наш когда-то и боксом занимался, и единоборствами, да и не всё ещё подрастерял. Но, видимо, отяжелел, утратил быстроту, реакцию. Малоподвижный образ жизни, слишком много спиртного. Как бы то ни было, решающий удар он пропустил. Кровь как-то обильно хлынула из носа. Поднявшись с земли, он смотрел наклонясь, как она какими-то тёмными сгустками плюхается на мелкие бурые камешки пустынной автомобильной парковки… Да, чёрт возьми, да, маргинал… ты прав, урод!
Потом дошёл чуть пошатываясь до служебного туалета и умылся.
…Из-за рыжей бестии своей он разругался и расстался со всеми своими бывшими пассиями. Остался один.
По утрам на кухне с обветшалыми стенами заваривал чай покрепче, отхлёбывал и смотрел на полоску рассвета в окне, разбавляющую черноту неба. Наедине с собой не нужно притворяться. Сидел чуть ссутулившись, тяжёлые веки опущены, углы рта описывают зигзагообразную линию неудачи, пессимизма и хандры. Запах дешёвого мыла, разлитого накануне нечаянно пива. Он не курил, а то давно бы всё пропиталось табаком.
Опять идти, садиться в трамвай, глядя, как вырастают за стёклами, все в размытых радужных огнях, чертоги волшебного сна, где он и зритель, и самый непосредственный участник. Ловить дыхание утра. Въезжать в тоннель проржавевших суетой воспоминаний и смутных надежд. Хвататься за соломинку чьего-то доброго слова, робкого смеха. И не знать любви… Её полыхающего розой цвета… Пить дни напролёт отраву одиночества, повторяя всем одно и тоже: «Здорово! Привет! Как поживаешь?»… или в стиле пошловато-затёртого юмора: «Как оно ничего?.. Как сам? (сама) «… Как будто с отрывного календаря его судьбы уже много-много дней подряд на него таращится одна и та же дата – и нет сил подойти и сдёрнуть надоевший серый листок! Нет сил сдуть с автобиографии белый пепел разочарований.
Всё плохо? По-видимому, скорее да, чем нет. И всё же…
И всё-таки мальчик… ну да, тот же самый, только постаревший немного мальчик… он нашёл таки ответ на оба своих мучительных, «проклятых» вопроса тридцатилетней давности!
У мироздания есть границы, и эти границы – Я. Мир – это единое живое целое, осознающее себя как Я. Ведь утверждали же ещё древние греки: всё едино…
А что же находится за этими границами, за этими пределами? За пределами мира, покоящегося, целиком, внутри Я, находится… тот же мир. Только как бы в перспективе изнутри. В подробностях. В твоих представлениях, читатель. Как зеркало твоей всеобъемлющей внутренней сущности… Как неисчерпаемо различные конфигурации реальности.
И само собой разумеется, Я – оно одно, единственное. Только в разных одеждах.
Противоположности сходятся. И самое-самое большое, что только может быть, становится в конце концов меньше песчинки, меньше точки, меньше атома – тем, что вообще не имеет никаких размеров! Вот и вся загадка пространства. Примерно как в одной из частей фильма «Люди в чёрном», где искали какую-то потерянную галактику, которая оказалась заключённой… в небольшой стеклянный шарик!
Доморощенного философа меньше всего волновало, «правильно» всё это или нет. Его пытливый и довольно логичный разум этот ответ удовлетворял на все сто.
Как классно всё-таки, думал он, засыпая вечером на своём видавшем виды, но ещё вполне сносном диване… как классно знать, что внутри тебя весь мир. Неизменный и вечный. А значит, и беспокоиться-то особо не о чем. И всё в конечном итоге будет так, как и должно быть. Как и предсказано: «…ни одна черта и ни одна йота не прейдёт из закона, доколе не исполнится всё». Но не само собой. Нет, не само собой. Дело в нас, дело за нами. Не исполнится… пока не осознаем собственное предназначение. Только так.
Ему снилось, что рядом с ним, не в этом затрапезном, но в более шикарном помещении и на более шикарном ложе, возлежит, раскинувшись как голопопый хулиганствующий сибарит, его рыженькая красавица, боль души его и неземная его отрада. Они разговаривают о чём-то долго-долго, порой взахлёб, порой перебивая друг друга. Иногда молчат. Но и тишина прошита миражеподобным созвучием их сокровенных, переполняющих их мыслей. Он касается её руки, удивляясь в сотый раз её точёности и всевластию, её груди, её невозможно родных, выразительных губ… «Что это ещё такое?!» – подпустив в голосе учительской строгости, спрашивает любимочка, указывая на его внезапную, но вполне объяснимую эрекцию… Потом они ещё какое-то время лежат обнявшись. Из приотворённого окна власкивается ночная прохлада.
Иногда она улыбается в полутьме как-то очень по-детски.
Владимир Русский
В один из майских дней водитель трамвая, мой коллега, остановил вагон на выезде с запасного кольца на конечной остановке «ж.-д. вокзал». Не по неисправности или по какой другой причине, а намеренно. И тем самым перекрыл движение всех остальных трамваев. Это завязка трагической истории, которая потрясла многих в нашем городе.
