– Вишневая? Нужно еще немного ярче, мне так кажется! – ответила Арина с вызовом, но Коршунов только тихо рассмеялся, поймал ее подбородок и густо, щедро, не соблюдая границ, намазал ей губы. Затем достал из косметички кисточку и черные тени и быстрыми, размашистыми движениями нанес их ей на глаза. Он спешил, и Арина с ужасом заметила, как дрожат от нетерпения его руки.
– Еще немного потерпи, и будем веселиться. – Он расчесал ей волосы, отошел на несколько шагов назад и полюбовался на свое творение.
– Ну и как я вам? – полюбопытствовала она. – Может, еще подкрасите?
– Нет-нет, думаю, будет перебор! – покачал головой Коршунов, словно бы всерьез воспринял комментарий Арины. Он подошел ближе, поднес руку к вырезу не ее груди и замер. – Жаль, что ты волосы отстригла. Не твой стиль. Слушай, а ты не помнишь, какая грудь была у тебя открыта на фотографии? Правая или левая?
– Нет. Запамятовала, – процедила Арина. Коршунов вдруг разозлился, схватил ее за волосы, резко потянул их, заставив ее повернуть лицо в его сторону. Несколько секунд он буравил ее глазами, а затем отпустил – так же резко.
– Я сейчас освежу твою память. – Он отошел и вернулся через несколько секунд с… теми самыми фотографиями в руках. Он распечатал их, большие копии в очень хорошем качестве. Он поднес фотографию к Арине и сравнил. – Правая. Видишь, все мы узнали. От меня не может быть секретов.
Коршунов отложил фотографию и неожиданно рванул корсет на ней. Раздался звук рвущейся ткани, и Аринина грудь открылась горящему взору Константина Коршунова. Он не удержался, глубоко вздохнул и почувствовал, как волна наслаждения прокатывается по его телу, отдаваясь между ног, проникая в его кровь, оставаясь в виде эрекции. Коршунов достал из кармана черный маркер с толстым пером и подошел ближе к Арине.
Шестьсот восемьдесят два. Цифры получились ровные, красивые, глубокого черного цвета. Вот оно! Именно такой он и хотел ее видеть, когда задумывал свою маленькую эскападу. Коршунов засунул руку в карман и достал оттуда мобильный телефон.
– У меня, конечно, нет такого оборудования, как у Максимки, но я думаю, что подлинность твоих эмоций компенсирует не слишком высокое качество фотографий. – Коршунов принялся щелкать камерой мобильного телефона. – Мы потом еще и видео сделаем, хорошо? Впрочем, можешь не отвечать. Я знаю, что ты этого хочешь. Ну, улыбнись.
Арина подняла голову и растянула губы в нелепой, безумной, злой улыбке.
– Так? – спросила она. Коршунов замер, покачав головой.
– Боюсь, ты не понимаешь, как серьезно твое положение, Белоснежка. Думаешь, это все шутки?
– Я думаю, это несправедливо.
– Что именно? – спросил Коршунов с невольным интересом.
– Я тоже хочу взглянуть! – неожиданно для него вдруг потребовала Арина. Он поднял взгляд и столкнулся с ее горящими синими глазами. Коршунов присвистнул и улыбнулся.
– На фотографии? Думаешь, я дам тебе в руки телефон?
– Зачем телефон? Зеркало-то у тебя найдется? Или ты совсем нищий?
– Что ж… – Коршунов постоял несколько мгновений в глубокой задумчивости, а затем отошел и исчез. Несколько минут его не было. Несколько мучительных минут, в течение которых Арина в истерике пыталась освободиться от ремешков-наручников – безуспешно. Звук открывающейся двери поставил точку. Все было кончено, Коршунов приблизился к ней с большим овальным зеркалом в позолоченной раме.
– Смотри, моя Белоснежка. Тебе понравится моя работа, я уверен. Может быть, ты действительно единственная в своем роде и тоже получишь удовольствие от нашей маленькой игры. Как думаешь?
Арина в ужасе смотрела на свое отражение в тусклом свете старого зеркала. Гротескная, безумно вульгарная, с нанесенной как попало помадой, похожая на проститутку. Три цифры на лбу смотрелись, как номер заключенного из концлагеря. Черные круги теней густо обвели дикие, перепуганные синие глаза.
– Ну что, все в порядке? – спросил Коршунов в искреннем нетерпении.
– Нет, не все, – прошептала Арина.
– А мне кажется, что ты совершенно готова. Так что, любишь ты боль, а, девочка Арина, невеста моего сына?
– Я думаю, тут не хватает кое-чего для комплекта. Чтобы все было совершенно идеально, – пробормотала Арина.
Коршунов отставил зеркало и повернулся к ней:
– Чего же, дорогая?
– Колокольчика в правом соске! – произнесла она твердо. И посмотрела Коршунову в глаза. Его глаза остекленели, стали ледяными… от ужаса.
19
Этого не может быть. Она действительно знает! Коршунов застыл, словно его хватил удар, и теперь, парализованный и потерянный внутри собственного слабого, старого тела, он не может снова обрести контроль за своими нервами. Руки не слушались его, надкушенное яблоко выпало из них и покатилось по полу. Он смотрел на Арину не моргая, пытаясь взять себя в руки и обливаясь холодным потом.
Она знает! Она понимает, о чем говорит. О ком говорит!
Никто не может знать, а она знает. Он сам почти забыл ту историю, забыл лицо Екатерины, ее смех, звон ее колокольчика. О нет, тут он лукавит. Он хотел бы забыть, но он помнит. Он все помнит. И то, как ему нравилась эта маленькая деталь, этот колокольчик, такая редкость по тому времени. Как же он возбуждал его. С этого колокольчика все началось, если бы не он, ничего бы не случилось. Проколотый сосок свел тогда Коршунова с ума, он навевал мысли куда более горячие, острые, опасные, как открытое пламя. Екатерина сама показала ему колокольчик, хотела подразнить его, возбудить, привлечь. Даже сейчас, если закрыть глаза, он может вспомнить, как это было.
Он стоит в туалете ресторана «Прага» и смотрит на свое отражение в большом чистом зеркале. Он заинтригован, слегка удивлен, он не знает, чего ожидать и стоит ли ожидать чего-либо.
Через минуту она тихо появится у него за спиной, он заметит ее отражение в зеркале и улыбнется.
Компания, с которой Коршунов гулял в ресторане в тот день, сидела в ореховом зале не первый час, все давно перепились к моменту, когда в ресторан приехал он, Константин. Ужин, как обычно, перерос в безобразную пьянку, все они тогда много пили, это было такое время – было модно пить много и часто, каждый день. Последствия тех лет потом еще долго пришлось залечивать в частной клинике в Англии, но об этом и вспоминать не стоит.
Коршунов в тот день почти не пил. Весь тот день он был вынужден таскать за собой сына, Максима. Он понадобился, чтобы поиграть с сыном одного делового партнера. Чудеса – дети-одногодки немного поиграли в песочнице возле старинного особняка в центре Москвы, и вот, пожалуйста, контракт уже в кармане у Коршунова. Люди часто бывают излишне сентиментальными в вопросах, касающихся детей, а Коршунов всегда умел подстраиваться под обстоятельства, умел находить правильные ключи к разным людям. Очень многие умилялись совместной игрой карапузов в песочнице.
