— Потому и говорю, что все будет нормально, — мигом овладел ситуацией Вадим. — Мы — на службе. При осмотре острова попали в сложную ледовую обстановку. Вот и весь сказ.
— Ну, смотри. Если что, сам понимаешь…
— Ефрейтор, займитесь камином, — решил закрыть эту тему Ордаш. — Такой полярный вечер приятно провести у камина, у огня, в воспоминаниях и в кругу друзей. К тому же у нас, кажется, еще осталось немного спирта. Ну-ка, мигом проверь наши запасы.
— Нечего там проверять, нет уже спирта, — обреченно и в то же время виновато объявил Загревский, понимая, что главная вина в истреблении запасов спиртного лежала все же на нем. Очевидно, отсутствие спиртного и вызывало у него теперь самое большое раздражение. Он — здесь, на этом проклятом острове, а все запасы спиртного — по ту сторону пролива. Непорядок!
— Но, по-моему, ефрейтор немного приберег, — неожиданно предположил Вадим. — На тот, самый крайний случай. Или я все еще ошибаюсь в тебе, Оркан?
— Есть немножко, мало-мало, — отозвался тот, любуясь первыми порывами каминного пламени. — В боте, однако.
— И я так решил. На корме, в загашнике, под парусиной. Целая фляга.
Загревский вопросительно взглянул на ефрейтора, а дождавшись, когда тот кивнул, сразу же просветлел лицом.
— Тогда какого дьявола мы тут с вами атмосферу нагнетаем, старшина? Флягу сюда, и первый тост — исключительно за здоровье всех штабных полковников.
34
Позывной у пилота У-2 был просто «Призрак», без уточнения «северный», но все же он ясно указывал на аэродром, с которого эта машина взлетела. К своему удивлению, штабс-капитан узнал голос Красильникова, хотя был уверен, что фон Готтенберг не решится доверить самолет пленному. Правда, на борту с ним находились два зенитчика, которые должны были принять сброшенные ранее многоствольные зенитные пулеметы, и авиамеханик. Но все же такой риск показался Кротову неоправданным.
Пилот быстро сориентировался на местности, признал прибрежную «полосу» вполне пригодной и с первого захода посадил свой «Призрак» у самого края вала.
— У меня не было иного выхода, — мрачно, извиняющимся тоном, объяснил он коменданту после того, как четко, словно кадровый военный, доложил о своем прибытии. — Возвращаться к красным мне нельзя. Тем более что документы барон у меня отобрал и угрожал, что ваши агенты сразу же сообщат в НКВД о том, что я завербован. Хотя меня и так, без всякого доноса, расстреляли бы. И потом, в плену лучше быть здесь, на родной земле и под родным небом. А там — как Бог даст.
— Может, хочешь пустить себе пулю в лоб, а, лейтенант? Пистолет с одним патроном я тебе предоставлю.
— Не вижу смысла.
— Почему не видишь? Только в открытую.
— Если уж немцы меня сразу же не расстреляли, то за какие баранки душу свою христианскую губить?
— В таком случае душу эту саму мне не изливай, — буквально прорычал Кротов. — Ты офицер? Офицер. Ты дал слово служить? Значит, служи. Потому что на самом деле не Германии ты служишь, германцы — всего лишь наши временные союзники, точно так же, как у красных — американцы и англичане. Ты России служишь. Понял? Только России. Той, грядущей. Которая неминуемо возродится под трехцветным российским флагом и под великодержавным российским орлом.
Красильников напряженно всматривался в глаза стоявшего перед ним гауптмана. Худощавое веснушчатое лицо его неестественно как-то удлинилось, и на нем появилось выражение какого-то наивного, первозданного удивления.
— Они со мной так не говорили, — растерянно произнес пилот. — И сам я тоже не размышлял так вот, как только что — вы. Мы, советские, — и вдруг немцы, гитлеровцы… А ведь если разобраться… Коммунистом я все равно не был: ни в душе, ни по партбилету. Отец — из семьи казачьего офицера, мать — из дворян. Выходит, что никакое это не предательство, так ведь?
— И только так, душа твоя архиерейская, лейтенант, только так.
— А что, командир мой — самый что ни на есть, русский. Из русских офицеров, — заметно оживился Красильников. — И сражаемся мы за Россию, — обвел он взглядом сгрудившихся за спиной у Кротова сибирских стрелков, которые подбежали к самолету вслед за фельдфебелем Дятловым.
И только теперь Кротов понял, что, собственно, произошло: пленный пилот нашел оправдание своему предательству, которое теперь уже воспринималось им не как иудин переход на службу к гитлеровцам, а всего лишь как праведное присоединение к тем русским офицерам, которые давно борются за новую Россию.
— Словом, запомни, лейтенант: выжить в этих сибирских скалах и топях мы сумеем только тогда, когда сможем доверять друг другу и сражаться будем плечом к плечу. Вместе выживем или вместе погибнем. Иного пути, душа твоя архиерейская, у нас попросту нет.
— Я все понял, товарищ штабс-капитан. Благодарю за науку.
— «Товарищ штабс-капитан», говоришь? — хмыкнул Кротов. — Лихо грехи замаливаешь, душа твоя архиерейская!
— Извините, господин штабс-капитан.
— И только так: «господин»… — жестко молвил комендант «Норд-рейха», давая понять, что поблажки в этом вопросе не будет. — Два часа вам с механиком на отдых и обед, после этого провести осмотр машины и подготовить ее к полетам. Возможно, завтра сделаем облет наших новых владений.
— Вопрос: долго ли они будут оставаться нашими, — вздохнул Красильников.
Комендант задумчиво взглянул на этого небесного странника и, ничего не ответив, отправился инспектировать строительство базы. Крышу штабного домика, который становился жильем коменданта, давно починили, а к задней стене пристроили небольшой флигель, в нем теперь располагался радист со своей рацией. Часть лабаза отгородили, превратив ее в офицерскую казарму.
Все остальные «норвежцы» пока что располагались в трех палатках, но при этом строили просторную двухкомнатную, обшитую бревнами, землянку, пол и стены в которой пока что планировалось утеплить брезентом, одеялами и шинелями, а со временем и оленьими шкурами. Метрах в десяти от нее, в небольшом гроте, уже подготовили котлован под еще одну землянку, в которой должны были располагаться кухня, столовая и склад с продовольствием. Штабной домик и лабаз накрыли специальными серыми маскировочными сетями, так что с кабины самолета-разведчика их вполне можно было принять за предгорные холмы. Такими же сетями была замаскирована и взлетная полоса.
— А не проще было бы утеплить лабаз и превратить его в казарму? — встретил его на выходе из бункер-казармы фельдфебель Дятлов.
Медведеподобный, с лицом, изувеченным оспой, грозным, исподлобья, взглядом и с похожими на боксерские перчатки кулачищами, этот человек в свое время разыскивался полицейскими Греции, Болгарии и Югославии за дерзкие грабежи и пьяные дебоши в ресторанах. Но когда его в конце концов арестовала полиция Австрии, оказалось, что он уже давно числится платным агентом абвера.
